Должники. Татьяна Лунина
вас и, может быть, Антонины я тут таких не вижу.
Самозваный худрук неожиданно улыбнулась.
– Наглец ты, Заволокин. Попомни мои слова: еще не раз будешь наш полк вспоминать и благодарить судьбу, что служил в авиации. В пехоте за твой поганый язык тебя бы давно с дерьмом смешали.
– А в стройбате – с цементом? Здорово! Был бы я тогда фундаментом на чьей-нибудь генеральской даче и горя не знал.
Жена замполита недобро прищурилась.
– Думаешь, если осталось служить четыре месяца, так нельзя подпортить твою биографию?
– Никак нет, товарищ художественный руководитель! Я ничего не думаю: разучился.
«Аудитория» с преувеличенным интересом разглядывала свои ногти и портреты вождей на стене.
– Ладно, умник, свободен. Иди, учи «Буревестник». У тебя в двух местах сбой был. Все, репетиция закончена, – поспешила добавить худрук, пресекая новую попытку смутьяна открыть рот. – И прошу завтра не опаздывать, концерт начинаем ровно в восемь. Нехорошо заставлять зрителей ждать. А вы, Аренова, платье постарайтесь достать, – снова сбилась Клавдия Семеновна, замороченная перепалкой с наглым сержантом.
…Вместо гуся пришлось заняться концертным нарядом, замена пришлась по душе. События последних дней компенсировали Тоне Ареновой ту бессонную ночь и обиду на мужа за несправедливый упрек. Разве она не относится с уважением к его службе? Не гордится, что Аренов не просто военный – офицер авиации, а значит все вдвойне: и ответственность, и храбрость, и героизм. Да разве возможно представить в ее жизни кого-то другого: инженера, бухгалтера, даже артиста? Гражданского слизняка, который едва сводит концы с концами, корпит в одной должности до пенсии, а дом взваливает на плечи жены. Тонечка мысленно содрогнулась от такой перспективы и аккуратно расправила свой портновский шедевр: за безукоризненное качество поручиться, конечно, трудно, но за оригинальность – наверняка. Спасибо жене замполита: никогда раньше преподаватель пения не подозревала в себе таланта швеи. На гобеленовом покрывале лежало длинное платье. Полупрозрачный серебристый лиф с собранными, как на древнегреческих туниках, плечами, узкая юбка, струящийся блестящий подол – не платье, мечта, сотворенная из допотопного шарфа, старой завалящей юбчонки и полутора метров подкладочной ткани из серой шелковой саржи. Довольная собой, портниха воткнула иголку в нитки, вскочила с кровати, нетерпеливо скинула с себя домашний халат.
В зеркало смотрелась прекрасная незнакомка – таких рисуют художники и снимают кинорежиссеры. От восторга у Тонечки перехватило дыхание: сказать, что это красиво – значит, ничего не сказать. Она вгляделась в свое отражение: только хвост на затылке подтверждал, что перед ней – зеркальная Антонина Аренова. Для совершенства образа не доставало пары пустяков, которые, должно быть, валялись в шкатулке. Тоня порылась в галантерейной мелочевке, нашла шпильки, распустила легкомысленный хвост, заколола на макушке волосы. Одна прядь выскользнула из пучка и спустилась ужом по