Стихотворения. Ян Вильям Сиверц ван Рейзема (А. И. Аргутинский-Долгорукий)

      Все лучшее, близкое – рядом.

      Покуда душа не звенит,

      закрыты для скучного взгляда

      и лес, и поля, и зенит.

      Твоим ли словам я внимаю,

      слетевшим однажды из уст,

      все лучше я их понимаю,

      как вижу терновника куст.

      И слышу я волны и море,

      и легкие травы твои,

      и знаю – недолго, и вскоре

      начнутся твои соловьи.

      Куда, беспечные, летели

      в простор небесно-голубой?

      Нить обрывается. Друг мой,

      как страшно мы осиротели.

      Ах, это было так давно —

      уже как день; ушел и скрылся,

      напиток вещий превратился

      в нечудотворное вино.

      Быть может, там, среди лилей,

      заметишь ты родного брата,

      уж виден жертвенник Арбата

      и ясен эллинский Ликей.

      Все было здесь, у той черты,

      в плену чарующих мгновений,

      апофеоза песнопений

      над трупом павшей красоты.

      Зачем вы на алтарь святой

      свой перстень бросили алмазный?

      Здесь торг и хохот безобразный

      над воспаленною толпой.

      Звучит, звучит не умолкая

      речь искаженная, чужая.

      Вот крылья мысли. Разделить

      как можем мы цветущий локон?

      И, сдав отброшенного кокон,

      мы приобщаемся парить.

      О, сферы чистых благолепий,

      едва виднеется исток!

      Ты – возведение во степень

      и воскрешающий итог.

      Из темной бездны топологий

      сияет радужного нимб,

      покуда сумрачные боги

      влекутся в праздничный Олимп.

      Когда судьба виртуобразна

      и рок вращает вретено,

      под всеми пытками соблазна

      с о м н е н и е присуждено.

      Из всех имен твоих, Природа,

      одно лишь истинно – свобода!

      Открывается новая грань:

      «Берега Добродушной Надежды»,

      и роскошныя пурпур-одежды —

      словно маков гигантских гортань.

      И корабль подготовлен к отплытью,

      и налажены все паруса,

      быть тому ли, иному событью —

      предрешается в четверть часа.

      На столе капитана блистает

      неотрывным зиянием глаз,

      будто птичек мелькающих стая, —

      колыхающий разум компас.

      Вот его отправляется стрелка,

      вот уж падают крепы времен,

      в недрах вакуума, как горелка,

      рыщет в небе звезда Эпсилон.

      И с мятежной улыбкой Астарты

      дева странная