Любовница Иуды. Александр Григорьевич Гайсин
во всё время разговора был выключен из реальности и лишь теперь включился снова благодаря звонку. Осторожно взял трубку, и лицо его приняло выражение унылой собачьей покорности. Отвечал чиновник односложно и обтекаемо, иногда взглядывая исподлобья на сморенного тяжким испытанием Иуду. Потом с каким-то отвращением бросил трубку на рычажок и суетливо закурил, обволакивая себя фиолетово-сизым смогом. Наглотавшись дыма, вышел из кабинета и минут через семь опять вошёл, чем-то весьма утешённый.
– Что ж, оставайтесь голодным, господин Искариот. Пойдемте. Нас ждут.
Следователь первым скрылся за дверью, обитой черным дерматином. Иуда последовал за ним в тесный, по-вечернему освещенный коридор с двумя рядами жестких стандартных стульев вдоль стен. На ходу удивился тишине и почти ночному безлюдью, ведь ещё недавно отсюда доносились громкие возгласы и топот сапог. Лишь две молодые женщины с напряженно застывшими лицами сидели под выцветшим плакатом. Иуда скользнул по ним равнодушным взглядом. Но вдруг отметил странность: не только женщины, сидевшие так, словно только что проглотили отраву, но и следователь не спускали с него удивленно расширенных глаз. Иуде стало не по себе: неужели у него действительно такой непотребный вид? И вдруг, сделав ещё несколько шагов, он услышал за спиной, грохот отлетающих стульев и радостно-изумленные вскрики: «Венечка!», «Яша!».
От испуга у него задрожали колени, и опять возникло сильное искушение сбежать. Но было поздно: плачущие женщины мгновенно повисли на нём, как дорожная поклажа на верблюде-дромадере. Они оглушили Иуду счастливыми воплями и поцелуями, тормошили бесцеремонно и щекотно, как резиновую игрушку, – каждая норовила оттащить его на себя, словно последнюю штуку дефицитного товара на прилавке. Чуть погодя возбужденные женщины немного остыли – и с ненавистью взглянули друг на друга. Воспользовавшись заминкой, та, что была помощней, сверкая золотыми зубами, серьгами и кольцами, отпихнула к стене более мягкую заплаканную блондинку и показала той крупный кулак…
– Ты чего на моего мужика рот раззявила?! Очумела?! Ведь только намедни схоронили твоего баптиста. Думаешь, он воскрес, как Лазарь? Не надейся. Это мой Яша – разве не видно по глазам? Ведь так, Яшенька? Скажи этой дуре, чтоб отстала. Ну погулял маленько, пошкодничал, с кем не бывает. А теперь пора к родному очагу, в мои страстные объятия. Кто ж тебя так поцарапал, лапушка?
Но пухлоротая блондиночка в рыжем длиннополом пиджаке в клетку и такой же расцветки юбке не думала сдаваться: она упала на колени, вытянула молитвенно руки и поползла к ногам Иуды по изгвазданному полу.
– Нет, это мой Вениамин! Это он! У твоего Якова не было родинки на шее. Наш Господь, Иегова, совершил великое чудо, слава ему. Что же ты молчишь, Венечка? Муж ты мой дорогой и брат во Христе, ведь это же я, твоя Ксения, верная тебе до гроба! Как же наши деточки обрадуются. Они ведь так соскучились по тебе.
Ошеломлённый Иуда жалко и вопросительно посмотрел на следователя Джигурду. Раздосадованный чиновник сделал кому-то нетерпеливый