Там, за Вороножскими лесами. Татьяна Владимировна Луковская
нам время тянуть надо, чтобы наши отъехать подальше смогли.
Переговорщик достиг низины, его конь бил копытами по остывшим головешкам княжеского костра, вверх поднималось облако серой золы. Это был грузный муж, славянской внешности с густой каштановой бородой в круг лица, обряженный в добротную татарскую броню13.
– Эй, куряне! Потолковать нужно! Князьям скажите, пусть спустят кого из бояр! – заорал он с черниговским выговором.
Демьян подъехал к Радиму.
– Не поняли еще, что князей про меж нас нет. Что делать будем?
– Я вниз спущусь, – воргольский сотник натянул поводья, – узнаю, чего хотят. Ежели меня порешат, – он поворотился к своим, – Олексича слушайтесь.
– Твоих больше, да и на рать ты искусней меня, дольше протяните, я пойду, – предложил Демьян. Спорить было некогда, Радим согласно мотнул головой.
Ольговский боярин начал медленно спускаться, объезжая на своем мохнатом приземистом жеребце заросли дерезы. С замиранием сердца в спину ему смотрели пятьдесят пар глаз. Демьян чувствовал их волнение кожей даже через плотные кольца брони и теплый кожух14.
Когда он поравнялся с черниговским здоровяком, тот подбоченясь весело крикнул:
– Не быстр ты, боярин! Не бойся, пока не обидим.
– Мне спешить некуда, да и бояться уж нечего, – спокойно ответил Демьян, – О чем толковать станем?
– Князьям передай, царь Ногай в гости их дожидается, так истосковался, что вон провожатых прислал, – черниговский расхохотался своей шутке.
– Ну, может вам Ногай и царь, а у нас Телебуга в царях ходит, уж вперед вас в гости зазвал, к нему и едем. Так, что темнику твоему подождать придется.
– Как по суставам тебя резать начнут, боярин, так и меня царем признаешь, – черниговский опять задорно рассмеялся.
– Что ж ты, как в степь из дома уезжал, крест снял? – Демьян зло сверкнул очами.
– Отчего ж снял, вот он на мне, – здоровяк вытянул шнурок, на котором покачивалось почерневшее серебряное распятие.
– Почаще доставай, может про Бога вспомнишь, – презрительно проронил Демьян.
– А вы как ночью в Ахматову слободу лезли людей резать, видать тоже Бога беспрестанно вспоминали? – рассердился черниговский.
– То честный бой был! – Демьян почувствовал, как к щекам приливает кровь.
– Ночью? Знаешь, что, сынок, мы тут все замазаны, всем кресты грудь жгут. Время нынче такое, – черниговский вой бережно убрал за пазуху распятье. – Не отбиться вам, сам видишь. Добром сдавайтесь, жизнь сохраните, грехи успеете замолить.
Демьян беспокойно обернулся на своих.
– То не мне решать, князья пусть думают, сдаваться али нет.
– А есть ли там, кому решать? – переговорщик хитро прищурился, проследив взгляд ольговского боярина. – Сдается мне, они уж по льду Донца копытами стучат.
Демьян угрюмо молчал.
– Так что? Помирать будете, али сдаваться?
– Помирать, – выдохнул молодой боярин.
– Жаль,
Броня – доспехи, кольчуга.
Кожух – верхняя одежда.