Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам. О. А. Гоков
гарнизона[561]. Вопреки расхожему убеждению[562], она не была ни личным конвоем, ни гвардией шаха. Конвойные функции исполняли только «казаки» из гвардейского эскадрона, сопровождавшие шаха в поездках по стране в составе других частей. Например, в 1883 г. при поездке в Мешхед на поклонение (здесь находилась и находится гробница имама Резы) персидский правитель взял с собой два полка пехоты, 100 человек из ПКБ, две батареи (на верблюдах и мулах), до 6000 иррегулярной кавалерии[563]. И при Насреддин-шахе, и при наследовавшем ему Мозаффарэддин-шахе «гвардией» и личными частями, охранявшими персидского правителя, были гулямы[564], а телохранителями – воины из племени Каджаров[565]. «Гулямы сопровождают шаха в поездках каждый раз, как он выезжает из дворца. Затем, имеется ещё при дворце шаха всегда до 50 человек каджарцев, т. е. из племени каджаров, откуда происхождением и сам шах; они держат только караул у комнаты шаха, как самый благонадёжный для него народ»[566].
Как уже отмечалось, в распоряжении бригады находились казармы, конюшни, кладовые для фуража и другие хозяйственные и жилые помещения. Однако наблюдавший их изнутри Мисль-Рустем сообщал, что часть имеющегося была отделана на показ приезжающим высшим лицам, а основные постройки не обновлялись и постепенно приходили в упадок[567]. Так, упоминавшаяся дежурная комната «открывалась только для какого-нибудь приёма или для русских инструкторов, а остальное время была заперта, так как персы живо её изгадили бы. Это была, так сказать, дежурная комната на показ приезжим. Настоящие же караульные комнаты были маленькие, без мебели, весьма грязные и закоптелые… и находились под воротами»[568].
Еще одним негативным явлением, которое «захлестнуло» ПКБ, был переизбыток офицеров. Дело в том, что в чинопроизводстве командир бригады не был самостоятелен и не мог его регулировать. Будучи частью персидских вооруженных сил, ПКБ подпадала и под их практику формирования командного корпуса. «На качество офицеров здесь также не обращено внимания, – писал М. Алиханов-Аварский. – их производит не только военный министр за плату, но и сам командир бригады без особого разбора»[569]. Помимо этого, как отмечалось выше, в офицеры за подношения производил и сам шах. В персидской армии существовало неписанное правило, согласно которому все чины от наиба (подпоручика) до султана (капитана) жаловались командиром фоуджа, от султана до сартипа (генерала) – военным министром, а сартипом становились лишь по повелению шаха[570]. Полковник мог производить в чины самостоятельно до султана, не доводя до сведения персидского правителя[571]. Требовалось только утверждение военного министра. О последнем же русский офицер-инструктор вспоминал, что «он любит быть окружённым льстецами и очень легко раздаёт чины офицерам. Вообще нравственность его пользуется дурной репутацией даже среди персов. Говорят, что он годами не прикладывает
В указанное время гарнизон Тегерана достигал 3000 пехоты. «Пехотные полки приходят в Тегеран попеременно, на более или менее продолжительное время. Только один полк и “Фоудж-Махсус” постоянно находятся в Тегеране; кроме того, полурота так называемой гвардии Наиб ос-Солтане»
Там же. С. 132.
Там же. С. 142–146. Правда, следует заметить, что указанный автор не всегда говорил, ко времени какого из полковников – П.В. Чарковского или сменившего его Н. Д. Кузьмина-Караваева – относятся зарисовки.
Там же. С. 143.
Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Военная типография, 1894. С. 797.
Сведения Н. П. Мамонтова