Политическая коммуникация: опыт мультимодального и критического дискурс-анализа. Людмила Куликова
данного термина.
В основе политического дискурса лежит оппозиция «свой-чужой», поэтому «содержание политической коммуникации на функциональном уровне можно свести к трем составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции (ориентация), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба с противником (агональность) <…>. Эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозицию политического дискурса “свои-чужие”: идентификация есть не что иное, как идентификация агентов политики (кто есть кто? где свои и где чужие?), интеграция – сплочение “своих”, агональность – борьба против “чужих” и за “своих”» [Шейгал, 2000: 112].
Являясь предметом изучения социологии, проблема «своего» и «чужого» довольно широко дискутировалась в работах З. Баумана, Ч. Кули, К. Маркса, Дж. Мида, А. Шюца и др. [см. Диспозиция…, 2007]. Термин «чужой» представляет собой одно из основных понятий в области социологии и является продуктом междисциплинарного подхода постмодернистов и культурологов [Riggins, 1997: 3. – Здесь и далее перевод наш – Ю. Д.]. «Чужие» – это концепт, реализующийся на разных уровнях существования общества, включенный в разнообразные бытовые, культовые, государственные и прочие ситуации и представляющий особую социальную позицию, необходимость которой оказывается предусмотренной в обществе» [Лотман, Успенский, 1982: 114].
Закономерным является ряд когнитивных последствий разделения людей на «своих» и «чужих»:
1) у нас есть тенденция ожидать от членов «своих» групп поведения и образа мысли, схожего с нашими;
2) у нас есть тенденция представлять «своих» в выгодном свете, когда мы сравниваем их с «чужими»;
3) у нас меньше беспокойства при общении с членами «своих» групп, чем при общении с членами «чужих» групп;
4) мы можем быть более точны в предсказывании поведения членов «своих» групп, чем в предсказывании поведения членов «чужих» групп [Gudykunst, 1998: 71];
5) считается, что все «чужие» похожи друг на друга и отличны от «своих»;
6) среди «своих» наблюдается больше разнообразия, нежели среди «чужих»;
7) оценки «чужих» тяготеют к крайностям: они, как правило, бывают либо очень позитивными, либо очень негативными [Psycology…, 1991], цит. по: [Леонтович, 2005: 236].
То есть человек, как правило, убежден в «себеподобности» тех, кого он объединяет понятием «мы» и чаще всего не испытывает затруднения в определении «чужого». Содержание феномена чужеродности, представленное оппозицией «свой-чужой», может быть определено как «принадлежащее (или не принадлежащее) лицу говорящему;
относящееся (или не относящееся) к личности говорящего, к группе, к кругу, сообществу, в которые входит говорящий» [Захарова, 1998: 88–89].
Действуя в пределах сферы «свое-чужое», категория чужеродности обладает рядом семантических характеристик:
• «чужое» сопрягается с отрицательной оценкой («чужое – плохое»);
• «чужой» мир – это мир этнически и/или хтонически (субстанционально), социально или культурно (и прежде всего – религиозно и идеологически) чуждый и враждебный;
• «чужой» мир