Политическая коммуникация: опыт мультимодального и критического дискурс-анализа. Людмила Куликова
посредством языка, передают свою идеологию через слоганы и стереотипы; их идеологическая структура, так же как и их аргументация, сформированы определенным образом [Wodak, 1989: 137].
Являясь одним из инструментов социальной власти [Блакар, 1987], язык представляет собой одну из самых сильных форм воздействия. По мнению американского исследователя Д. А. Грэйбер, факты, а особенно идеи, не могут обрести власть, пока они не станут известными. В большинстве случаев требуется язык, сформулированный должным образом, чтобы передать эти факты и идеи так, что они окажутся важными для реципиентов в данных конкретных условиях [Graber, 1982: 197].
В языкознании разрабатываются разные термины, определяющие взаимосвязь языка и политики: язык политики [Okulska, Cap, 2010; политический язык [Баранов, Казакевич, 1991; Graber, 1982]; политический дискурс [Базылев, 1998, Базылев, 2005; Бакумова, 2002; Демьян-ков, 2002; Куликова, 2009; Михалева, 2009; Паршина, 2007; Филин-ский, 2002; Шейгал, 2000; Chilton, Schäffner, 2004; Dijk, 2003б, Fairclough, 2001; J. Wilson, 2003]; политическая коммуникация [Будаев, Чудинов, 2008; Шейгал, 2000; Jarren, Sarcinelli, 2002]; политическая риторика [Bitzer, 1982]. Особое внимание разграничению этих понятий уделяет в своей монографии Е. И. Шейгал [Шейгал, 2000]. В нашей работе мы придерживаемся понятий «политический дискурс» и «политическая коммуникация», рассматривая их, вслед за Е. И. Шейгал, как равнозначные.
Политический дискурс как объект лингвистического анализа привлекает внимание отечественных и зарубежных исследователей ([Базылев, 1998, 2005; Баранов, Казакевич, 1991; Политический дискурс…, 2004; Водак, 1997; Зайцева, 2006; Зигманн, 2003; Канчани, 2007; Карасик, 2002; Кишина, 2006; Кочкин, 2003; Куликова, 2009; Купина, 2009; Лиллекер, 2010; Михалева, 2009; Михальская, 1996; Невинская, 2006; Нестерова, 2006; Новикова-Грунд, 2000; Олянич, 2003, 2007; Паршина, 2007; Плотникова, 2008; Рожкова, 2003; Имя собственное…, 2000; Руженцева, 2004; Самарина, 2007; Чудинов, 2001; Шейгал, 1998, 1999, 2000, 2003; Юдина, 2001, 2010; Bergsdorf, 2002; Chilton, 2004; Chilton, Schäffner, 2002, 2004; Dijk, 2002, 2003б, 2006; Edelman, 1971; Graber, 1982; Hart, 2005; Jäger, 2002; Reisigl, 2008; Schäffner, 1996; Wilson, 2003; Wodak, 2001, 2011] и др.). Авторы определяют политический дискурс в зависимости от подхода и задач исследования.
Обзор современных источников позволил нам выделить три основных подхода к определению политического дискурса: первый подход основан на том, что политический дискурс реализуется посредством особой знаковой системы; сторонники второй точки зрения утверждают, что языку политики свойственно специфическое содержание, а не форма; и, наконец, представители третьего направления считают, что понимание политического дискурса невозможно без изучения контекста. На наш взгляд, данные подходы позволяют представить политический дискурс в разных аспектах и, взятые вместе, способствуют более полному пониманию специфики понятия. Рассмотрим их более подробно и соотнесем с задачами нашего исследования.
В русле первого подхода А. Н. Баранов и Е. Г. Казакевич определяют политический дискурс как «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освященных традицией и проверенных опытом» [Баранов, Казакевич, 1991: 6], при этом политический язык представляет собой особую знаковую систему, предназначенную именно для