НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния. Борис Алексеевич Ефремов

      – Уж, поди, на подходе и книжка?

      Ты писал, что закончил её…

      – С книжкой, мама,

      не то чтобы слишком… —

      Я скрываю смущенье своё.

      – А уж мы её ждали да ждали.

      Почитать собирались с отцом.

      Да, видать, не житьё без печали…

      – А печаль ты запей-ка винцом.

      – А и вправду! – долитую рюмку

      Мать, прищурившись, пить не спешит,

      И смеётся, и сонному внуку

      Шевелюру рукой ворошит.

      – А уж мы накатались с Дениской!

      Как помчимся, аж сердце замрёт.

      Высоко ты живёшь или низко,

      А кабинка как раз довезёт… —

      И, лицо по-старушьи наморщив,

      Мать молчит, и туманится взгляд.

      – Это что же, вот так вот вахтёрши

      Целый день под лифтом и сидят? —

      Я смеюсь. Я про лифт объясняю,

      И уже улыбается мать:

      – То-то я удивляюсь, чудная,

      Что нигде никого не видать… —

      А потом, после крепкого чая,

      Мать стоит у ночного окна,

      И, должно быть, по дому скучает,

      Хоть гостит ровно сутки она.

      Освещённые отблеском лунным,

      Там, внизу, с обжитой вышины

      Городские цветочные клумбы

      Хорошо ей, наверно, видны.

      Потому и теплеет во взгляде

      И спокойнее сердцу в груди:

      – А соседи-то наши в ограде

      Насадили цветов – не пройти!

      Да и чем заниматься на свете?

      Старики ведь. Силёнок уж нет.

      Березуцкой, молодке-то, Свете,

      А и той пятьдесят уже лет.

      Всё стареем, сынок, всё стареем.

      Так, глядишь, насовсем и уйдём,

      И в свой час лебедой да кипреем

      К вам на землю из тьмы прорастём… —

      Сквозь озноб нелегко улыбаться,

      Только всё же спешу я сказать,

      Что задача, чтоб книжки дождаться,

      Ну, а там до второй подождать.

      Но слабеют и воля, и силы,

      И шугой на реке

      стынет кровь…

      Вот и мать у меня отгостила.

      Доведётся ли встретиться вновь?