Это Америка. Владимир Голяховский
вы же не знаете, в Израиле раввинат – это главная сила, он правительству все законы диктует.
Маруся чуть не плакала:
– Это что же такое! По его законам получается, что здесь хуже, чем в России, что ли? Там меня за еврея выходить отговаривали, а здесь вообще с мужем развести могут?
– Да ты не волнуйся, – успокаивал ее Михаил. – Мы утрясем это с раввинатом ихним, а нет – и без него обойдемся.
Яша вдруг ударил себя по лбу и радостно завопил:
– Ой, конечно утрясете! Послушайте, для вас это даже очень просто. Я поговорю с нашим раввином, ваша жена примет иудаизм, а потом он устроит вам новую свадьбу, под хулой. И вы заживете новой жизнью как еврейка. Пойдемте сейчас к раввину.
Михаил еще больше рассердился, побагровел, стал наступать на Яшу:
– Ну ты даешь! Зачем нам твой раввин? Какую нам еще свадьбу под хупой? Да нам о дочкиной свадьбе надо думать, а не чтобы я второй раз на своей жене женился.
Яша отступал, а к Михаилу присоединилась Маруся:
– С чего это, скажите пожалуйста, я буду веру менять? Я и в русского-то бога не больно верую, так с чего мне еврейскому богу молиться? И Миша правильно говорит, нам бы вот дочку пристроить, Розочку нашу.
Тут Яша повесил голову:
– И это трудно будет, ой как трудно.
– Чего ты нас все пугаешь? Почему это нашей Розочке здесь трудно будет? Мы от трудного из России уехали, чтобы здесь нам легко стало.
Михаил поморщился и потер грудь, вдруг неожиданно заболело сердце, пришлось сесть. Маруся смотрела на него с тревогой, а Яша продолжал гудеть, как шмель:
– Я вас не пугаю, я рассказываю про порядки в Израиле. Здесь все диктует раввинат, а по его законам ваша Розочка не еврейка, потому что у нее мама русская. Ее не будут брать на работу, и замуж она не выйдет. Ей надо обязательно принять иудаизм.
Михаил вскочил, сжал кулаки и хрипло закричал:
– Как это моя дочка не еврейка, когда я, ее родной отец, – еврей?!
Но Яша не отступал:
– По израильским законам национальность считается по матери, потому что факт отцовства никогда не может быть доказан. Так раввинат считает.
Тут подбоченилась уже Маруся:
– Факт не может быть доказан? Что же, выходит, что я дочку с другим нагуляла?
Михаил опять потер себе грудь, в которой что-то сильней заныло, хрипло выкрикнул:
– А пошел он, твой раввинат, к… матери! – и выпил еще водки.
Руки у него затряслись, Маруся заволновалась, а Роза сконфуженно смотрела то на них, то на Яшу. Потом спросила его:
– И что же мне ваш раввинат велит делать?
– Я же говорю: вам тоже надо принимать иудаизм, иначе нельзя.
Теперь уже и Роза возмутилась:
– Это чтобы я стала верующей, остриглась наголо, носила парик, покрывалась платком и ходила в длинном балахоне? Ни за что! Я всю религию не признаю и ненавижу.
Яша даже испугался, замахал на нее руками:
– Ой, что вы говорите такое, вы же не знаете! Я вам скажу: я был комсомольцем когда-то, но понимание Бога пришло ко мне только здесь, в Израиле. И к вам тоже придет.