Дети грядущей ночи. Олег Сухамера
в тюряге, что на воле, славой быстрой на расправу и жестокой твари, отчего обитатели Браславской кутузки старались с ним не спорить. Вот и сейчас большинство сидельцев отвели глаза, стараясь отстраниться от назревающего «воспитательного момента», лишь Рыжий высунул из-за занавески свою любопытную мордочку-жальце.
В чем-чем, но в сообразительности Стасю никогда было не отказать. Мгновенно поняв, откуда дует ветер и чем грозит ему уход от проблемы в виде покорности и послушания, Стась, согнув голову, будто подчинившись чужой дурной воле, молча подошел к Мормышу:
– Чем мыть? Тряпка есть?
– Руками, Машка, мой, руками, сладкая моя, – заржал довольно Мормыш, но поперхнулся от резкой боли в солнечном сплетении. И без того выпученные глаза Ваньки вылезли из орбит, а рот в неопрятной бороде начал часто-часто раскрываться, как у вытащенного из глубины глупого толстого леща.
Не успел Мормыш подумать, что такое с ним случилось, как Стась резким апперкотом снизу насадил на кулак могучую челюсть, с удовлетворением почувствовав на костяшках тяжесть обмякшего кулем тела прямо на ведро со ссаниной.
Под общее молчание Стась возвратился на нары, лег и стал думать о том, как вести себя дальше, понимая, что это лишь цветочки, коими была тупая сила в виде лежащего в отключке Мормыша. Обстоятельства сложились в его пользу, пока.
По быстрому злому взгляду Рыжего он понял, что будут, будут еще ягодки, и они не замедлили себя ждать.
Тем же вечером Маруту пригласили к Рыжему в угол камеры, «на воровское правилово», как шепотом пояснил ему сосед по нарам доктор Беськов, подозреваемый по делу об удушении некоей поставской мещанки, – тот самый высокий худой тип, который предлагал ему заходить и не бояться.
Вашкевич пошел, как обычно, без страха, хотя сокамерники провожали его тем взглядом, каким провожают смертельно больных или покойников. Шел средний из Марут, четко осознавая, что и за что ему предъявят. Решил, что убивать за такое не станут, но серьезные побои точно будут. Для того, чтобы выиграть партию, надо выиграть время; чтобы выиграть время, надо пожертвовать фигурой. Все точно, как говаривал пан Еленский: любая игра – это карта, отражающая вполне реальнуя жизнь.
Все случилось, как и предполагалось. Стась не особо вслушивался в воровские претензии, молча терпел боль от наносимых ударов, контролируя лишь, чтобы кто-то из соратников Рыжего не ткнул, раздухарившись, нож в спину.
Избитый крепко и основательно, Стась лежал между здоровенным олигофреном Шахорским, изнасиловавшим по пьяни собственную дочку, и доктором Беськовым. Думал о планах Рыжего, который явно почувствовал угрозу в лице Стася. Время пока было, свалить четырех разъяренных покорностью жертвы субчиков не представляло труда, но за ними был Рыжий – власть в этом темном месте, а власть…
– Власть, Стас, дорогой, вот сильнейший наркотик, – шептал на ухо давно свихнувшийся доктор, – с него невозможно слезть, ее ничто не заменит. Власть – она как рука. Например, еще вчера ты мог ею брать, бить, гладить