Пустынная дорога смерти. Наталья Михайловна Савельева
Луиса была расстёгнута, а на бледной, худой груди была вырезана печать Соломона. С левой стороны от него лежала старинная книга, раскрытая на странице с изображением Бээр Шахат и сидящем на каменном престоле мрачным Ниарцинелем. На другой странице был текст на иврите, а на полях виднелись заметки, записанные красивым, старинным подчерком: Шахат, Машехит, Ддавэр.
– Заберите книгу и после снятия отпечатков, отдайте её переводчику для исследования,– скомандовал Дин. Судмедэксперт молча кивнул и забрав книгу быстро удалился, оставив Дина и Джима в скорбном молчании. Тишина становилась гнетущей, давящий на разум, напряжение росло.
Жёлтая заградительная лента причудливой, неестественной змеёй извивалась между могил. Дин вспомнил уже почти стёршийся из памяти разговор с Израилом. Таинственные слова этого безумца стали теперь ясны. Сомнений не осталось: он знал что-то о происшедшем, он был в этом замешан. Разум Дина мутными, алыми водами наполнила ненависть, но в душе его притаился холодный, животный страх.
– Эти слова, на полях. Я уже видел когда-то их. Очень давно… Даже подчерк похож на этот, – растерянно произнёс Джим.
– Где ты видел эти слова? Когда?
– Это был дневник. Старый дневник с пожелтевшими страницами, странными, жуткими рисунками, стихами и историями о какой-то пустыне. Этот дневник принадлежал моей матери и у него не было автора. Она любила читать его сидя у окна, выходящего на туманную аллею, ведущую к пруду. Это было её любимое место в доме – тёмный, мрачный кабинет за лестницей. Я помню тот вечер… это был октябрь, конец октября, время, когда природа умирает окончательно… Вороны шумной стаей кружили над нашим мглистым, голым садом. По бокам от широкой тропы росли исполинские деревья с ровными величественными стволами. Всё вокруг было серое, небо приобрело оттенок бетона. Она сидела у окна сжимая этот дневник в дрожащих руках. Болезнь поразила её. О, как часто она говорила о смерти, она чувствовала её. На утро она умерла, а все окна и дверь, выходящие на аллею, были распахнуты. Давно я об этом не вспоминал. Очень давно, – Джим содрогнулся и зябко поёжился. Холодный ноябрьский ветер нагонял серые низкие тучи и создавал небольшие вихри из песка и старых, прелых листьев между могил. Они молча стояли, погружённые в тяжёлые раздумья.
Дин вновь вспомнил свою сестру, смешную россыпь веснушек на маленьком носу и светлые, непослушные волосы. О, эти ужасные, хрупкие листья, запутавшиеся в соломенных прядях. Он помнил, что осень – это пора увядания, когда перелётные птицы улетают в более приветливые и тёплые края. Ветер громко завыл, будто мертвец, пробудивший от предвечного, смертного сна под слоем пустынной и чёрной земли, в гробу изъеденном червями. Холодными, мощными порывами налетал он на мрачные могильные камни, дабы сокрушить их гордый, устрашающий силуэт. Голые ветви деревьев, угрюмых, молчаливых стражей покоя усопших, шатались, негромко перешёптываясь между собой.
За оградой послышался рёв машинного мотора и скрип резиновых колёс