Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская
радостно взвизгнул знахарь. – Привела? Четыре дня уж жду.
– Кого привела? – растерялась Дуняша.
– Как кого?! – Сновид сердито махнул черпаком. – Бычка годовалого. Муж твой за снадобье обещался на следующий день привести, а нет и нет. Впредь наперед давать не стану! Где бычок?
– Нет у меня бычка, у меня-то и мужа больше нет… Умер он, вчера похоронили, – срывающимся голосом стала объяснять Евдокия.
– Мне-то какое дело?! – свирепея, кинулся к ней старик. – Зелье дал, давай бычка!
– Да ведь всем теперь Кривко распоряжается, с него и…
– Эй, бабу мою не тронь! – между ними вырос Юрий. – Не от зелья ли твоего муж ее загнулся? Поутру выпил, а вечером уж на погост неси, твоя работа, а?
– А ты что ж, полюбовник? – дед ехидно сморщил нос.
– Сперва на мой вопрос ответь, – надвинулся на него чернявый, – от твоей отравы убрался?
– Я ему говорил – все сразу не пей, по глотку в день, а ему небось побыстрее хотелось. Ежели он дурень, моя вина в чем? Я зелье дал, а теперь ты, коли ее полюбовник, бычка мне должен.
– Он мне не полюбовник, – вклинилась в разговор Дуняша, едва не плача от досады, – а бычка с Кривко спрашивай.
– Муж твой был? Твой, – старик загнул палец. – Зелье брал? Брал, – загнул еще один. – Отдавать кому? Правильно, тебе, – дед загнул все оставшиеся пальцы, показывая Евдокии кулак.
– А серебром не возьмешь? – Дуня кинулась развязывать калиту.
– Поутру отдадим, – отстранил ее Юрко, – и за бычка, и еще приплатим, ежели спать поудобней уложишь да покормишь. В накладе не останешься.
– Сейчас давай. Я таких, как ты, насквозь вижу.
– А коли видишь, так и меч небось разглядел? Сказано – поутру. Спать уж охота.
– Не боишься, добрый молодец, что я порчу на тебя наведу? – дед понизил голос до зловещего шепота, впиваясь цепкими очами в воя.
Юрий поманил его пальцем, склоняясь к блестящей лысине.
– Коли б ко мне все порчи от недругов моих приставали, так давно б уж в землице сырой лежал. То ты тут селян наивных попугивай.
Два взгляда скрестились, ведун первым отвел глаза.
– В избу не пущу, хоть убей. Вон сеновал, там и ночуйте, – смилостивился дед, – уж и сенце для бычка заготовил, лучшее, отборное. Ждал, а вон оно как обернулось, – совсем уж жалостливо всплакнул Сновид. – Голодаю в чаще лесной.
– Да ладно, небось в каждом углу по гривне серебряной припрятано, – Юрия стоны деда не проняли.
– Какие гривны?! Каждому дай, помоги, а платить никто не хочет.
– Ладно, спать мы пошли, сеновал, так сеновал.
– На сене не баловать, – ухмыльнулся беззубым ртом старик, косясь на съежившуюся фигурку Дуняши.
Сено нежно уволакивало в мягкие глубины, пряный запах кружил голову. Евдокия смотрела на крупные звезды, подмигивающие ей с черного небосклона. В душе творился разлад, настырный внутренний