Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская
протянул Кирьян, и потеряв к девчушке интерес, скрылся из виду, перемахнув через забор.
«Вот и ладно», – выдохнула Евдокия. Раньше бы она призадумалась, что за частоколом соседей забыл братец, но сейчас было не до него.
У речной заводи девочка, выбрав заросли осоки погуще, свалила в них грязные вещи и с полегчавшей корзиной побежала к лесу.
Юрко лежал в той же позе, как его оставила Дуняша.
– Эй, дяденька Георгий, ты еще живой?! – обеспокоенно окликнула его девочка.
Тяжелые веки медленно открылись.
– Живой, – обрадовалась Дуня и суетливо стала раскладывать на рушнике еду, – здесь вот молочко парное, тут хлебушек. Бери.
Чернявый сел, опираясь на ствол, взял из рук девочки крынку, сделал несколько жадных глотков, потом отломил небольшой кусочек хлеба и медленно стал жевать.
– Да ты побольше бери, здесь еще много. И сальце есть, я сейчас тебе ножичком нарежу, – хлопотала девчушка.
– Нельзя мне много сразу, не ел давно, худо будет. Ты оставь, я потом доем. Тебе сколько лет, Дуняха?
– Двенадцать.
– Как-то маловата для двенадцати, – незнакомец наступил на больную Дуняшкину мозоль, ровесницы уже щеголяли в поневах, а она в рост пока не пошла и довольствовалась детской рубахой.
– Давай перевяжемся, – предложила девочка, уходя от неприятного разговора, – я чистую холстину прихватила, и вот подорожнички.
Она юркими пальчиками развязала обмотку, посмотрела на рану, та была мокрой, но уже не кровоточила. На плечо легли свежие листы, смуглую грудь опоясала белоснежная лента.
– Готово, – улыбнулась девчушка.
– Знатной хозяйкой станешь, – похвалил Юрко, – подрастешь, я на тебе женюсь.
– Что-ты, – удивленно открыла рот Дуня, – ты же старый, должно старше батюшки моего.
– Какой я тебе старый? – вдруг обиделся чернявый. – Мне и двадцати лет от роду нет.
– Это ты так шутишь, дяденька? – девочка с сомнением посмотрела на изможденное осунувшееся лицо.
– То ты малая, не смыслишь ничего. Вон в поневу еще не прыгала15, а как повзрослеешь – поймешь, какой я красавец.
Девочка не удержалась и прыснула от смеха.
– Э-э-эх, смейся – смейся, не верит она. Я бровью веду, девки за мной табуном бегут.
– Эк-то у вас девки не разборчивые, – покачала головой Дуняша и прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть напрашивающуюся улыбку.
– И ты, голубоглазенькая, за мной бегать станешь. Вот попомни мои слова, – Юрко положил в рот кусочек сала.
«Смешной какой, жалко если помрет», – вздохнула про себя Дуня.
– Вот рубаха, дяденька Георгий.
На колени чернявому легла красота, девочка с гордостью расправила беленые рукава.
– Хороша, – признал Юрко, – матушкина работа?
– Матушка померла, это я шила.
– Точно женюсь, – подмигнул
До полового созревания девочки носили только подпоясанные длиннополые рубахи, девушками обряжались в поневы. Для повзрослевших девиц существовал обряд: с лавки надо было запрыгнуть в поневу, которую держали подруги или старшие родственницы.