Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская
ведовские. Пойду я, – Дуня встала, уходить.
– Бабка у меня половчанкой была, дед в степи мечом ее добыл. На бабку я похож, а крест я обронил, когда удирал, не помню и где, – Юрко перекрестился. – Я может помру скоро, а ты такую малую просьбу выполнить не можешь.
– Ты то жениться собираешься, то помирать, – шмыгнула носом девочка.
В отдалении откуда-то с дороги послышалось ржание лошади. Юрко вздрогнул и, стиснув зубы, быстро поднялся.
– Еду мне в узел собери, живей! – приказал он не терпящим возражения тоном.
Дуняшка спешно завернула съестное в рушник и протянула чернявому.
– На, – всунул он ей нежеланный сверток, – и беги отсюда, голубоглазая, что есть мочи.
Евдокия, подхватив корзину и сжимая обжигающий ладонь узелок, не оглядываясь, кинулась прочь.
Только у реки она остановилась перевести дух, дрожащими пальцами опять развернула тряпицу, глянула на колдовской пояс, спешно завернула обратно и сунула за пазуху. Перестирав грязное белье, девочка сложила его в корзину и на мягких ногах пошла домой.
А к вечеру в избу вбежал запыхавшийся отец.
– Слыхали! – зашумел он с порога. – Гоньба16 с Полоцка прискакала, татя17 ищут, говорят, самого князя обокрал, вещь какую-то ценную прямо из терема вынес. Мужиков у церкви собрали, выспрашивают. А у Молчана кобылу прямо со двора увели, не иначе тать на ней от погони удирал… Дуняша, тебе что – плохо? Дуня! Эй-эй-эй! Мать, лови ее, падает! Дуня!
Все поплыло перед глазами, девочка провалилась в темноту. «Тать, он тать… сапоги ему князь подарил, как же, умыкнул вместе с поясом, а я ему лучшую рубаху отдала, а он лихой человек оказался, вор…» Хищная улыбка чернявого оскалилась из мрака.
– Дуня, Дуня, – кто-то легонько хлопал ее по щекам, Евдокия открыла глаза. – Очнулась, слава Богу. Напугала нас. Ты чего это удумала?
Отец ласково гладил дочь по светло-русым льняным волосам.
– Это я так, мне уже лучше, правда лучше, – девочка привстала с лежанки.
– На двор ей нужно, ветерка вечернего глотнуть, ну-ка пойдем, – скомандовала бабка, – на меня обопрись.
– Я помогу, – попытался взять Дуню на руки отец.
– Сами мы справимся, – отстранила его Лукерья.
Свежий воздух быстро остудил щеки, приятно наполнил легкие, кружение в глазах прекратилось.
Бабка с внучкой сидели на пороге, над ними одна за другой в высоком небе загорались звезды.
– А теперь сказывай все. Для татя того сало утащила? – Лукерья говорила мягко, доверительно.
– Для него, – сразу призналась Дуняшка.
– Не совестно, а я Кирьяна за уши оттаскала?
– Совестно, – Евдокия вздохнула. – Только раненый он – тот, что в лесу, стрелу из себя вынул, ослаб совсем, есть просил, как не помочь? А он о себе не велел говорить, мол, беду на своих наведешь. Я и смолчала.
– Беду, это точно. Ворога княжьего прикармливала. Разве ж
Гоньба – розыск.
Тать – вор, разбойник.