О книгоедстве. Цви Владимирович Найсберг
понадобилась весьма существенная помощь со стороны окружающих его людей, а он это со всей очевидностью сразу вот до чего только невзлюбил.
Однако причем уж тут все население его страны, а тем паче еще и все прогрессивное человечество явно вот сразу в придачу?
Его мозг, отравленный расхолаживающим действием туберкулеза, безусловно, продолжил все так же творить.
Однако то явно оказалось вовсе не тем, чем были те неизменно проникнутые светом, теплом и иронией произведения, которые его великий ум создавал когда-либо прежде.
Нет, теперь это было нечто пусть и совершенно незаурядное, но заунывное, и пусть те поздние произведения Чехова по-прежнему были наделены искрой гениальности, но были они таковы в том числе и по своему непомерно безмерно расхолаживающему действию.
Психика читателей подвергалась массированной атаке совершенно же отчаянным чеховским нигилизмом.
77
Чехов, и всеми своими пьесами всецело создал весьма действенное психологическое давление на безнадежно хрупкую, да еще и неизбежно ранимую и очень-то легко подающуюся всяческому стороннему влиянию душу русского человека.
Вот он до чего явный пример его новоявленных просоциалистических воззрений.
Чехов, «Три сестры»
«Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге… Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать».
Вроде бы все здесь фактически, несомненно, полностью верно.
Да, может, оно и было бы именно так, если бы конечно не все то, затем сколь неприглядно последовавшее.
«Тоска по труду, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли!
Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25—30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!»
78
Вот чего всем нам разом дала Советская власть, так это самый необъятный объем работы, причем столько работы, что и десяти волам