О книгоедстве. Цви Владимирович Найсберг
только безоглядно весьма отдаляются от всего мира самых обиходных и крайне малоприметных вещей.
Причем некоторые авторы уж в особенности преуспевают в этаком творческом созидании, а более всего именно в том до чего невообразимо сладостном сотворении изящно же сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий они более чем бесподобно затем нахлобучивают на всю эту нашу весьма обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь.
63
А этим они явно засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, вот принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.
Да и попросту совершенно так нисколько не понимающих всего того, что ко всякой высокой духовности обязательно еще примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех никак не безгрешных духовных гигантов…
Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ведь ребенком…
Чего это именно он порою несет в своей наилучшей трилогии «Отверженные»?
«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана – вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».
Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он к той самой сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая из живого человека безукоризненный чертеж праведности и вездесущей благостности.
Ну, а это очень уж затем еще поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми особо ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно безграничном смысле грандиозного таланта.
64
А между тем надо бы до чего безнадежно упрямо и вовсе-то совсем не беспочвенно прямо заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально ни в чем его не критикуя, то тем до чего только безмерно и обожествляется сам образ всей его творческой мысли.
Раз уж он у нас действительно всецело непогрешим, а потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще собственно так ошибаться.
Ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем ожидать от всех тех созданных его сознанием прямоугольных штампов широкого общественного поведения.
Другие формы возвышенного искусства грешат им куда только явно значительно менее.
Хотя, впрочем, и они тоже никак не свободны от невообразимо скверной, пасторальной обыденности и всех тех ее более чем суетливо въедливых черт.
Поскольку, кроме возвышенного парения над всем миром плоти и будничного серого существования, почти ведь всегда неизменно верного, порою возникает еще и сумятица из-за неистово чувственного восприятия сердцем мыслей