Оберег волхвов. Александра Девиль
остроту насчет 72 ступеней могла бы понять и Евпраксия, но она с Феофаном стояла поодаль и не расслышала этих слов.
Симпатии рыночной площади были на стороне Дмитрия. Особенно старался похвалить его гончар Вышата, довольный, что молодой купец пристыдил заносчивого князя, пристававшего к Надежде.
Под одобрительные возгласы толпы Дмитрий и его друзья проследовали дальше, в менее людное место. Тут Евпраксия и Феофан приблизились к ним.
– Хочу поблагодарить тебя, – обратилась Евпраксия к Дмитрию. – Мы с тобой не знакомы, но вижу, ты человек благородный, если вступаешься за тех, кто слабее.
– И от меня спасибо, – добавил Феофан, неловко прикрывая подбитую щеку. – Я бы, конечно, и сам дал отпор этому хвастуну, если б у меня оружие было.
Шумило усмехнулся в кулак, а Никифор ободряюще сказал художнику:
– Твое дело – церкви расписывать, а не ломать пальцы в драках.
– Я слышала, что тебя зовут Дмитрий Клинец, – продолжала Евпраксия. – Значит, ты родом из Клинов? Не сын ли ты Степана Ловчанина?
– Он самый. Откуда знаешь обо мне, госпожа?
– Брат сказывал, что был такой Степан из Клинов – первейший лучник, отличался в боях и на ловах. И женат был на крещеной половецкой красавице. Вот я и догадалась, что ты его сын.
– Да, отец мой был одним из лучших стрелков в войске Мономаха. А погиб под Зарубом от предательской стрелы… Неужто князь Мономах до сих пор его помнит?
– Он помнит всех своих лучших воинов… – Евпраксия вздохнула. – Брат потерпел в жизни только одно поражение – на Стугне, когда половцы забросали войско русичей стрелами, как тучей. С тех пор Мономах завел и у себя искусных стрелков. А Степан был первейшим из них. Как же его не помнить? Да и ты, я слыхала, отличился в походе на Дон. Говорили дружинники: «Сын Степана Ловчанина хоть и купец, а умеет управляться и мечом, и саблей, и копьем, и стрелами». Это и неудивительно. Русский купец – всегда воин. В одной руке кошелек держит, в другой – меч. Такие у нас торговые пути, что купеческий караван снаряжается, как военный отряд.
Разговаривая с Евпраксией, Дмитрий и его спутники миновали рыночную площадь, вышли на пустырь вдоль дубового тына, ограждавшего подворья иноземных торговых гостей. Яркое, но не палящее майское солнце освободилось от легкой тучки, и в его лучах свежая зелень засияла нарядным изумрудным цветом, купол церкви Св. Ильи вспыхнул золотыми бликами. Дмитрий поднял голову, прижмурив глаза от небесного сияния и чувствуя, как беспричинный восторг наполняет душу. Какое-то смутное предчувствие подсказывало ему, что красота майского дня – это лишь начало его пути к чему-то волнующе-прекрасному.
Спутники с удивлением отметили внезапную задумчивость Дмитрия, а он, предупреждая их вопросы, кивнул в сторону иноземных подворий и сказал:
– Сколько людей к нам приезжает! Греки, немцы, фряги[11], армяне, моравы, венгры, евреи… Сколько на свете разных земель! И везде свои красоты, свои обычаи… Трех жизней не хватит, чтобы весь мир объехать. Эх, если б можно было, как в арабской сказке, сесть на ковер-самолет!..
Евпраксия
Фряги – итальянцы (в основном генуэзцы и венецианцы).