Пение мёртвых птиц. Вячеслав Александров
я почём знаю, чего там рядом с ним находили али не находили? – рассердился Кузьмич. – Буду что ли там заглядывать или спрашивать? Тут горе такое! Кому дело-то есть в чём он там обут был или не обут?
– Просто, раз его в пижаме выловили, – рассуждал вслух Дима, – то может его кто-то из кровати спящего вытащил. Если так, то он должен быть босой. И тогда вокруг не найдётся ни обуви, ни велосипедов.
– Чо-о-о?! – растянул Кузьмич. – Ты что же думаешь, его кто-то утопить мог что ли?
– А никто не мог?
– Нет, конечно! У нас в деревне все друг друга в лицо знают! Да и кому ж это может быть надо?
– А участковый у вас в деревне есть?
– Имеется.
– И что говорит?
– Что говорит, что говорит? Что утонул, говорит! – взъерепенился старичок. – В доме окна-двери целы. Второй малец ничего не слышал, а спят они друг у друга под носом, значит Митька сам купаться ушёл. А ты чо это прицепился?! Сам не на мента ли учишься, студент?
– Нет, но и без ментов скажу, что так не бывает, – горько усмехнулся Макаров.
– Как не бывает?
– Одиннадцатилетние мальчишки не ходят в одиночку посреди ночи за четыре километра купаться на озеро. Ещё и не одевшись нормально.
Охотник на чудовищ выпрямился и дружелюбно похлопал свой автомобиль по крыше:
«Значит, не зря ты решил придержать меня в этой глухомани, дружок», – подумал он.
II. Ты не будешь кричать
В гараже Григорича полки у облупленных стен были завалены всевозможным хламом. Помимо гаечных ключей всех размеров, нескольких наборов отвёрток и деревянных ящичков с гнутыми и не гнутыми гвоздями, да потемневшими болтами, то тут то там из-под ворсистых тряпок выглядывали пружины и железки разной формы, назначение которых было Диме неизвестно. Недалеко от входа составленные друг на друга лежали автомобильные покрышки со стёршимся протектором. Другие, приставленные к дальней стене, выглядели новыми. Возле груды железа, выпотрошенного из легковушки или, может быть, трактора, стояло не меньше пяти канистр тосола и антифриза.
Утренний свет, живой и чистый, входил внутрь через широко распахнутые ворота и моментально тускнел в тяжёлом воздухе, до удушья воняющем бензином и соляркой. С небеленого потолка свисала лампочка без люстры, но добрый слой пыли делал её почти бесполезной. Впрочем, влажной тряпки не хватило не только ей: всё подряд в гараже покрывали изначальные пыль и мазут. Казалось они рождались именно здесь, в проржавелых жестяных тазах, сходили с заскорузлых деревянных табуреток, ощеренных щепками, выбирались из протяжённой смотровой ямы прямо по центру; и именно отсюда уходили в мир.
Несколько местных обитателей собрались кружком кто на раскладных стульях, кто на покрышках. В центре между ними стоял импровизированный стол из перевёрнутого ящика, накрытого газетой, где нашлось место копчёной колбасе, половине буханки хлеба, грубо разорванной слишком коротким для неё ножом, и конечно, бутылке водки.
Судя по покрасневшим глазам, глушили с утра. Тем не менее, когда Кузьмич представил Диму и поделился