Хроники Смуты. Юность царицы. Наталия Владимировна Эйльбарт
не слушай лекарей, пан Ян, слушай свою природу. А природа человеческая не может без вина. Usus est optimus magister[3].
Под эти нравоучения Гридич, не теряя времени даром, уже допивал бутылку в прямом смысле драгоценного напитка, ибо воеводские вина, привозимые с разных концов Европы, действительно были превосходны и стоили не одну тысячу злотых. Мнишек пытливо смотрел на него, ожидая, пока секретарь Сапеги придет в то состояние, когда язык может сказать больше, чем приказывает разум. Содержание письма повергло его в большое волнение, и теперь он желал получить от Гридича как можно больше сведений о том деле, ради которого литовский канцлер прислал сюда своего поверенного.
– Так что же, пан секретарь, – придвинувшись ближе к гостю, медленно проговорил хозяин, – вельможный Сапега пишет, что сын покойного московского тирана Ивана Васильевича Дмитрий жив и находится теперь у кузена зятя моего, князя Адама Вишневецкого? Пан зять так редко навещает нас, что его милость пан канцлер литовский более в курсе дел дома Вишневецких, нежели мы здесь.
Гридич криво усмехнулся, слушая слова воеводы. «Старик неспроста прикидывается, – думал про себя шляхтич, – не может он не знать того, о чем уже прослышали не только в Литве, но и в Короне. Стало быть, хочет побольше из меня вытянуть. Ну да бог с ним, скажу ему, ведь все равно рано или поздно узнает от Вишневецких». Отставив в сторону очередной опорожненный кубок, он с жаром ответствовал:
– Еще в бытность благодетеля моего послом в Москве три года тому назад москали говорили ему тайком, что Дмитрий жив, и показывали на безвестного юношу-чернеца. Спасаясь от убийц Годунова, царевич бежал, скрывался под личиной монаха, и после пришел в наше отечество, прося помощи. Он был наслышан о христианском сострадании первых вельмож Речи Посполитой, потому и решился идти к нам, хотя прежде и думал податься к запорожским и донским казакам, дабы вернуть отцовское наследство.
– Золотом богата Москва, а наша Речь Посполитая рыцарскими доблестями и христианским состраданием, – Мнишек в задумчивости поджал мясистые губы. – А скажи мне, пан Ян, как могло быть, что Дмитрий спасся, москаль ведь и шагу не ступит, чтобы не шло за каждым по три шпиона?
– Ясновельможный пан мой благодетель рассказывал, что царевича спас некий доктор-немец. Узнав о намерении Годунова подослать убийц, ночью тот клал на место Дмитрия другого ребенка, схожего лицом. И если возникнут какие-либо сомнения, патрон мой готов предоставить доказательства истинности царевича, пребывающего теперь в Брагине у князя Адама.
– Доказательства? – пан Юрий несколько оживился и, придвинувшись еще ближе к Гридичу, положил пухлую ладонь ему на плечо. – Говори же, пан секретарь, всем ведомо, как дудку настроишь, так она и заиграет, – прибавил он с заметной иронией.
Гридич уже немало имел дело с высокопоставленными вельможами, но разговор с Мнишком держал его в таком напряжении, какое помнилось ему со времен, когда он учился в школе и
Опыт наилучший учитель (лат.).