Стихотворения. Александр Петрушкин

      Возвышенность рыбы, взошедшей на землю, глаголет:

      люблю я твоё, человече, зиянье ладоней —

      кто тронет тебя – тот болит и сосчитан увечьем,

      кто знает тебя – тот уже никогда не утонет,

      где кольца пойдут годовые, на жабры воды нарастая,

      отметин царапая мох, на котором и свет выгорает,

      кипит, как январский снежок, что прикинулся краем

      ожога, что спит в рыбаке, как улов выбирая

      следы или камни, ослиц, диалекты, пустоты,

      сухой намозоленный выдох совершившейся глыбы,

      отверстое небо, что рядом стоит в подаянье —

      где слеп снегопад и подобен крутящейся яме,

      ведущей наверх, словно – язвы слоящейся – полость

      внезапно мерцает из мглы и смерзается в посох.

      То девять звёзд внутри собора

      своей жестянкой шелестят,

      то звон очертит огорода

      и участь, и слепых котят,

      то никакого Бога нету,

      то Он разделит твердь и тварь,

      и дырочку в тебе просверлит

      чтоб легче было умирать.

      То лампа копоть и морозы

      накопит на огонь и свист,

      то встанут в круг сквозной берёзы,

      чтоб сок нечеловечий пить,

      то лев, свернувшись, как изнанка

      пустыни или кровь моя,

      летит, как кров, и умывает

      котят слепых внутри огня.

      И я кручу, как будто белка,

      как свет округлый, колесо

      где девять звёзд на звук надето

      и невозможно хорошо.

      Что кончилось – то лодочка, Господь,

      сухие воды, временный постой —

      теперь пойдём по отраженьям вверх,

      расслышав снизу жабий точный смех.

      Всё льётся, что отсюда назови —

      как бубенцы звенят из рыбы льды:

      их рвётся ткань, их бережёт икра

      от памяти в значении судьба.

      Как баржи мы, прозрачные на свет,

      идём, шатаясь, в дождевой завет:

      что кончилось – то лодочка – идём

      по жажде, что обёрнута водой —

      качнутся берег, слово, чайка и

      поспеет человек в свои круги.

      Яблоня, как дождь, стоит в саду —

      словно форточка у холода во рту,

      на щеколде почки и цветенья

      обращаясь в мёд или росу,

      в голос свой, его чужую стужу,

      иней, что лежит на облаках,

      как бы пёс пришедший человека

      говорить и, словно смерть, лакать.

      Изымая голоса, как рыбы

      вынимают птицу из иглы,

      яблоня воды стоит у смерти,

      в форточку