Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
бросил он с тем отточенно-усталым безразличием, которое мгновенно низводило любые нападки на него до уровня дворняжьего тявканья.
Руджеро молчал, глядя на полковника, неторопливо орудовавшего ножом. Он не казался уязвленным – похоже, эти двое редко говорили в ином тоне. Орсо же с виду вовсе забыл о собеседнике. Но после нескольких минут молчания монах нервическим жестом сплел пальцы, наматывая четки вокруг ладони.
– Да не молчите вы, Орсо! Что вы набиваете себе цену, словно престарелая кокетка? Вы что-нибудь нашли?
Полковник вскинул на Руджеро вспыхнувшие глаза, словно кинжал сжимая нож, которым только что резал мясо. А потом со звоном бросил его на стол и сухо отрезал:
– Нет. Не нашел.
Лицо монаха окаменело:
– Не может быть, – рикошетом отщелкал он слова, – неужели пастора предупредили, и он успел…
– Нет, – оборвал Орсо, – пастор был в замке.
Скулы Руджеро порозовели, он подался вперед, вдавливая брошенный нож ладонью в стол:
– Слава Всевышнему! Значит, еще не поздно. Я все узнаю у пастора сам.
– Вам не удастся, – Орсо поморщился и потер лоб, будто у него вдруг заныла голова, – Альбинони мертв.
Доминиканец замер и медленно осел на скамью.
– Пастор мертв?.. Орсо, черт бы вас подрал… Вы убили последнего человека, который знал, где искать Наследие?
– Так получилось, – отрезал полковник, – и я не умаляю своей вины. Но судить меня будете не вы.
Руджеро помолчал и вдруг оглушительно ударил кулаком по столу:
– Вы лжете, Орсо! Вы не могли допустить такой дурацкой оплошности! И уж тем более не ушли бы из графства несолоно хлебавши. Я знаю вас, вы найдете и выбитый зуб в братской могиле!
Губы полковника слегка передернулись:
– Ну и метафоры у вас, святой отец, – пробормотал он. Но на челюстях монаха зло заходили желваки:
– Метафоры? Признайтесь, Орсо. Вы просто прикарманили Наследие, убили свидетеля и теперь прикидываетесь грешником на покаянии!
Руджеро почти шипел, бледный от бешенства, но Орсо лишь долил себе вина:
– Так отправились бы с нами, – бросил он, – не сомневаюсь, вы бы все сделали безупречно, как и в прошлый раз.
Эти слова произвели странное впечатление, будто проткнули в неистовстве Руджеро дыру. Доминиканец медленно выдохнул и осел на скамью. Минуту спустя он проговорил уже тише:
– Орсо, вы сегодня были у…
– Был, но меня не приняли, – оборвал полковник.
– А что говорит врач?
– Молчит, – хмуро ответил Орсо, – или цедит мудреные слова, которые, полагаю, переводятся с медицинского языка как «идите к черту». Но дело плохо, Руджеро. Доктор не отлучается ни на минуту. Даже не спускается к столу. Потому я и ужинаю здесь. У меня разом отшибает аппетит от перспективы сидеть в трапезной одному, как перст.
Худое смуглое лицо монаха передернулось, губы сжались бесцветной