Страна Живых. Алексей Юрьевич Кузьмин
отделении. Он поплелся в «холодильник» – отделение экспериментальной гипотермии. Там было двое аппаратных больных. Москаев, 1971 года рождения, уже пятый год охлаждавшийся в мозговой коме, и Могильный, 1915 года рождения, после неудачной операции по поводу…
Мысли Семенова внезапно приобрели совсем другое направление. В отделение вошла лаборантка Настя, очень красивая, тонкая, и очень чудаковатая, чтобы не сказать более.
– С Наступающим! – весело поприветствовал ее Семенов.
– Спасибо, доктор. Вас также! – Настя потупила глаза, прижимая к груди набор со склянками, ватками, пробирками и прочей лабораторной дрянью.
Семенова дико подмывало ляпнуть нечто типа «Замуж не собралась еще?», но отчего-то он понимал, что тут у Насти крутые проблемы. Нет, она не кололась, не лечила тайком злополучные инфекции, не была вроде бы лесбиянкой, нет, здесь что-то другое… Кто-то из сестер, конечно, знал про Настю больше, но трепа не было. Была, была тут какая-то тайна…
– КЩС будешь брать?
– Доктор, так Вы сами и назначили! – Настя укоризненно стрельнула глазами снизу вверх.
– Ну, да, а что я, специально тебя тираню? Мне это нужно для спокойствия. Ну, то есть, что бы знать…
– Идите доктор! Там все готово уже. Я буду к бою курантов.
– Да, ты войдешь, гордо потрясая анализами.
– Да чего там потрясать… У Москаева все по-прежнему. А Могильный… – она вскинула взгляд на Семенова, и быстро повела лицом из стороны в сторону, скорбно опустив вниз уголки рта.
– Да, согласен, но пусть это будет не в мою смену, – Семенов помрачнел и быстро пошел в сторону Второй Реанимации, где издалека был слышен смех и звон посуды.
Настя прислонилась спиной к стене. Похоже, доктор тоже догадывается, что она на грани самоубийства. Нет, они не дождутся… Она не сделает этого. Она будет жить, несмотря на то, что случилось с ней. Нет, она не сможет так жить.
Настя поняла, что вновь стоит у самой черты. Так жить она не сможет. Так не сможет. Так не сможет.
А если не так?
Настя поняла, что сделала свой выбор сегодня.
Она поставила свой набор на столик, заехала в бокс к Могильному. На койке лежало тело землисто-желтого цвета, истощенное, со вздутым животом, с торчащими из него толстыми дренажными трубками. Пыхтел аппарат искусственной вентиляции легких, жужжал и хлюпал блок эндогастрального охлаждения. На мониторах бабочкой прыгала ломаная кривая сердечного ритма, взлетала и опадала синусоида пульсовой волны. Руки Могильного были все в синяках от пункций, кончики пальцев жесткие, бескровные.
Настя одела перчатки, вытерла палец ваткой, потерла, и не стала колоть. Кровь бы все равно не пошла. Она распаковала шприц, взяла кровь из катетера, промыла катетер физраствором, покатила тележку к боксу Москаева. Пробирки жалобно вздрагивали и дребезжали.
Москаев лежал в том же аппаратном окружении, что и Могильный, и выглядел не намного лучше. Конечно, у него не было уже дренажей, цвет кожи был розовый, без пролежней,