Я буду помнить. Ксения Нихельман
дрожат, он продолжает слышать ее голос, будоражащий его. Он упирается локтями в стол, закрывает лицо руками и трет пальцами лоб, виски, будто пытается вместе с головной болью выдавить воспоминание об Эмме. День испорчен, его душевное равновесие испорчено, его спокойствие летит к чертям. С закрытыми глазами он откидывается на спинку кресла, прижимает ладони к груди и напряженному животу – успокаивает. Боже, когда в последний раз он испытывал подобные чувства? Как же одновременно хорошо и отвратительно он себя чувствует! Он способен на чувства, он живой, он хочет женщину, он хочет Эмму! И как же неожиданно, как внезапно на него навалились эти чувства, словно кирпич на голову. Как ему теперь с ними быть? Как успокоить? Как объяснить глупому сердцу, что не все, что оно желает, может стать его?
Егор с трудом разлепил глаза. И может быть, ему привиделось или это игра воображения? Он протянул руку вперед и коснулся постороннего предмета на своем столе. Ручка Эммы. Она оставила ее здесь, рядом с ним. Зачем? Забыла? Нет-нет. Она не из тех, кто оставляет собственные вещи на чужих столах. Она оставила ее ему, для него, чтобы именно он возвратил пропажу. Егор прижал ручку к губам, ощущая тепло в тех местах, где ее держали изящные женские пальцы.
К ресторану, в котором должны были снимать интервью, Егор приехал рано. Он никогда здесь не бывал, ему было неловко. Он сообщил свое имя администратору, и тот с широкой улыбкой провел его к забронированному месту на втором этаже ресторана. Егора поразила красота зала, залитого солнцем; маслянистый свет, словно размеренными волнами, перекатывался из угла в угол, от окна к окну. Интересно, где наше место, размышлял он. Конечно, у окна. Он будет давать интервью на фоне своего родного Щегловска, который подобно птичьему крылу свободно раскинулся за стеклом. Он чувствовал гордость, не за себя, а за отчима и маму. Он чувствовал горечь, что отчима больше нет.
Егор волновался, то и дело облизывая языком пересохшие губы. Этой ночью он плохо спал, у него раскалывается голова, и не помогает ни одна таблетка. Непрекращающийся стук дверей, быстрый топот официанток, приближающийся звук острых каблуков – все отдается в голове. Он пытается отвлечься, разглядывая в окно утренний Щегловск.
– У вас отличный галстук, – слышит он и в ответ бормочет невнятное «спасибо», поднося руку к вороту рубашки. Смех заставляет его поднять голову и убрать руку от свободной от официальной удавки шеи. Сегодня он просто в любимой рубашке и костюме.
– Эмма.
– Вы рано пришли.
– Да, так получилось.
– Плохо спали? – заметила она.
Егор не знает, что ответить. С ней он как на ладони. Разглядывает ее жадным взглядом, теперь-то он уж точно запомнит, как она выглядит; не пропускает ни один изгиб ее тела, плечи, руки, бедра, колени – его ладони горят, будто обжигаясь об нее. Ну же, Егор, что с тобой происходит? Возьми себя в руки!
– Сейчас ребята подойдут, – игнорируя его затянувшееся молчание, говорит