Воевал под Сталинградом. Виталий Смирнов
Бондарев)
1
Юрию Бондареву повезло. Как трем из ста родившихся в 1924 году: он вернулся с войны. Не то чтобы нетронутый ею – но живой. Война оставила память не столько физически – отметинами о ранениях, сколько духовно: такой опыт зачастую оказывался не по силам даже сложившимся характерам. Что уж говорить о тех, кто очутился в горниле испытаний, едва перешагнув за школьный порог. И хотя «во время войны, – по собственному признанию Ю. Бондарева, – мысль взяться за перо не появлялась ни разу», такой «жизненный материал», за которым не надо было с глубокомысленным видом ходить «в люди», должен был постоянно бередить душу: «после фронта странное состояние смутной потребности выразить что-то вернулось».
Но это уже тогда, когда Бондарев поступил – нет, не в Литературный институт, а на…шоферские курсы, потому что, намучившись за военные годы с конной тягой, страстно завидовал «всяческим колесам», – он знал, что в литературе главное – сказать «свое». Для него же главным «своим», ради чего он, «преодолев все сомнения и колебания, отринув все иные пути, пришел в литературу, была неодолимая потребность рассказать о неутихающей ярости танковых атак, о горячечной лихорадке боев, о долгих грохочущих часах и днях на краю жизни, когда каждый миг может стать последним, когда собственное тело кажется неправдоподобно большим и беззащитным, но человек, послушный голосу долга, вопреки самому древнему и, казалось бы, непреодолимому инстинкту самосохранения остается там, где властвует смерть, чтобы победить ее пусть ценой своей жизни»[29].
«Дерзость писать об этом своем, – признается Ю. Бондарев, – возникла внезапно, в двух тысячах километров от дома, однажды в темную июльскую ночь на середине Белой, этой красивейшей реки в России. Капала вода с весел, за лесами розовело далекое зарево над городом, пахло острой речной сыростью, доносились тихие голоса рыбаков с соседних лодок, а где-то на берегу завывала, буксуя, машина, как будто переправлялись мы туда, к зареву, где гудели немецкие танки… И вдруг встали передо мной – высота, другое зарево, орудие, стреляные гильзы. И возникло желание сказать о том, что долго жило во мне подсознательно». Но в первой книге – «На большой реке» (1953) – бондаревское «свое» находится пока на периферии писательских интересов, проявляясь, пожалуй, только тематически в рассказе о любви медсестры Лены и ординарца командира батареи Володи Серова («Незабываемое»), посвященном Лене Строговой – медсестре 89-го стрелкового полка. По наблюдениям Е. Горбуновой, «косвенно и отраженно, иногда весьма драматично, война присутствовала и в других рассказах, возникая то как воспоминания, то как глубокая душевная травма, отраженная в зримых картинах мира, в судьбах людей»[30]. Из таких рассказов можно назвать «Асы» и «Ночь перед наступлением».
Но в них война предстает в весьма обобщенном виде, без учета, если так можно выразиться, «узкой» фронтовой специализации будущего писателя, без учета тех локальных впечатлений,