Сибирь. Георгий Марков
оказалось между двух потоков огня. Федот Федотович наломал охапку мягких пихтовых веток, бросил их на землю, говоря:
– Давай, Гаврюха, ломай еще, чтоб мягче было. А я тем временем чай сварю.
Акимов набросал ворох пихтовых веток, разровняв их, попробовал лечь. Ветки пружинисто держали его тело, от огня слева и справа тянуло теплом. Кедровые сушины горели жарко, ровно, слегка потрескивали, но угольками не отстреливались. «Можно даже поспать, не опасаясь, что прыгающий уголек подожжет тебя», – подумал Акимов.
– Иди, Гаврюха, попьем чаю да начнем с Вруном разговаривать, – послышался голос Федота Федотовича. Акимов лежал на пихтовых ветках, смотрел на небо. Полный месяц степенно плавал по обширным просторам, слегка подсвечивая продолговатые дорожки, сотканные из мерцавших звездочек. «Когда-нибудь вспомню этот час – тайгу, звезды, костер, землю под белым покрывалом, легенду о Вруне – не поверю сам себе, так все необычайно, так непохоже на то, о чем мечталось: Петроград, баррикады, массы народа под красными флагами… – проносилось в уме Акимова. – А все-таки холодно здесь, хоть в воздухе носится что-то весеннее, придется на корточках коротать длинную ночь у огня… И Врун этот – чистая фантазия старика, охотничья побаска».
– Иди, Гаврюха! И зря ты одемши лег. Озябнешь! – снова послышался голос Федота Федотовича.
Акимов вскочил, ощущая, как с затылка по спине поползли холодные мурашки. «Одемши лег! Что же он посоветует – до белья мне раздеться?» – подумал Акимов, приближаясь к старику, который бодро, будто позади не было целого дня беспрерывной ходьбы, суетился возле костра, постукивая ложкой о кипящий котелок.
– Вкусно пахнет, Федот Федотыч! – сглотнул слюну Акимов.
– Садись, паря, сюда на колоду, – пригласил старик.
Акимов сел. От огня, который пылал с трех сторон, струилось тепло. Федот Федотович подал Акимову сухарь и ложку, потом снял котелок с варевом и поставил его прямо на снег.
– Ешь, Гаврюха!
Они принялись черпать из котелка варево. Еда казалась до того вкусной, что ее не с чем было и сравнить. Вскоре Акимову стало жарко. Он сдвинул шапку на затылок, расстегнул полушубок.
– Такой, паря, огонь, – кивнул старик на сушины, объятые пламенем, – прозывается тунгусским. Тунгусы – люди лесные. И лето и зиму живут в урманах. Многому у них наши русские охотники научились.
– А хватит нам, Федот Федотыч, этих дров до утра? – спросил Акимов.
– До вечера будут гореть! Самый жар, Гаврюха, впереди. Вот когда от дерева угли начнут отваливаться, тут уж такое тепло пойдет, что никакой мороз не остановит. Мороз силен, ну и огонь молодец!
Управившись с варевом, они принялись пить чай. Несмотря на вечерний час и сумрак, который окутывал тайгу, Федот Федотович где-то в пихтовых зарослях нашел смородиновый куст и, отломив один прутик, измельчил его на короткие кусочки и бросил в чайник. Приправа к чаю оказалась восхитительной. Акимов отхлебнул из кружки глоток и придержал его во рту, испытывая от особого вкуса чая редкостное наслаждение.
– Летом,