Сибирь. Георгий Марков
какого-то другого голоса. И все-таки эхо в Пихтовом логу было необычным. Акимов отметил это про себя еще в тот момент, когда Федот Федотович подрубал кедровые сушины для тунгусского огня. На дробный стук его топора эхо откликалось зычно, протяжно, как и на голос, но особенность его была в том, что оно распадалось на какие-то отдельные пучки звуков, которые, раскатившись по различным углам тайги, начинали словно бы перекликаться, создавая впечатление множественности голосов. Конечно, в ночное время да еще в состоянии волнения все это могло сбить даже опытного таежника с ориентиров и породить легенду о Вруне, якобы живущем в Пихтовом логу. «Особенности акустики местности, зависимые от ее физических данных. Не что иное. Любопытно. А может быть, и что-нибудь другое из области физики…» – думал Акимов. Он забыл об усталости, встал на лыжи и пошел в темноту леса.
– Ого-го! Ого-го! Ого-го! – кричал он.
Казалось, что эхо сотрясает землю, перекатываясь и грохоча по всей тайге. Но особенно причудливо раскатилось эхо, когда Акимов выкрикнул длинную фразу:
– Эй, Врун, черт бы тебя побрал, давай выходи, поразговариваем! Ха! Ха! Ха!
Тут уж действительно самый неверующий в нечистую силу и тот бы призадумался. Эхо раскатилось, и началась такая перекличка, послышалось такое многообразие звуков и оттенков, что в какое-то из мгновений Акимову показалось, что из глубины тайги даже называлось его новое имя. Он в уме подобрал еще более длинную фразу и прокричал ее. И повторилось прежнее. И снова ему показалось, что в этих раскатах эха произносилось: «Гаврюха! Гаврюха!»
«Смешно, но поверить в это очень просто. Психическое воздействие легенды», – думал он, приближаясь к огню, возле которого в крайне настороженной позе, сдвинув шапку на затылок, стоял Федот Федотович.
– А ты слышал, Гаврюха, он тебя называл, – взволнованно сказал старик, когда Акимов подошел к костру.
«Ну вот тебе и на! Значит, не только мне показалось», – подумал Акимов и, ничего не сказав в ответ, только махнул рукой. Однако старик смотрел на него вопросительно и с нетерпением.
– Такое деформированное эхо, Федот Федотыч, наука объясняет особенностями строения поверхности земли и своеобразием воздушных потоков…
– Понимаю, Гаврюха, – кивнул головой Федот Федотович. – Земля тут в самом деле, как нигде, изрезана логом. А вот насчет воздуха что-то не примечал!..
– Эх, вздремнуть бы, – зевнул Акимов, – а завтра при дневном свете походим тут, поищем следы твоего Вруна.
– А что же, давай раздевайся и ложись. И меня уж в сон клонит.
– Ты тоже, Федот Федотыч, скажешь! Раздевайся! Околею к утру, – со смешком в голосе сказал Акимов.
– Нет, нет, паря, полушубок и пимы беспременно снимай. Вот так.
Федот Федотович сбросил полушубок и, чуть подпрыгнув, лег на пихтовые пружинистые ветки, возвышавшиеся копной. Потом он снял с ног валенки и поставил их поближе к огню. Он лежал теперь головой от огня, набросив на себя полушубок. Вытянутые ноги его в шерстяных чулках хорошо обогревало пламя. Шапку он не снимал, нахлобучил ее до самых глаз.
– Ложись-ка