Сибирь. Георгий Марков
падет власть капитала и в России начнется новая эпоха… Близость ее предсказывает Ленин… В своих прогнозах он никогда не ошибался… И тогда вдруг окажется: нет, совсем не излишними были у большевиков вынужденные путешествия по российским просторам. Ведь рано или поздно все эти бессчетные озера и реки, овраги и холмы, леса и поляны придется вовлекать в хозяйственный оборот. Не может же Россия, обладая такими неисчислимыми пространствами, оставаться страной с ограниченными производительными силами. У нее все еще впереди… А чтобы переделывать свою землю по-новому, надо прежде всего ее знать… осмотреть ее, ощупать, ослушать…
– Ну вот и наша изба! Ухряпался я что-то нонче, Гаврюха! – чуть придерживая скольжение лыж, сказал Федот Федотович.
– И вправду наша изба! – воскликнул Акимов, прерывая свои размышления и удивляясь про себя тому, как легко проделал он обратный путь до стана.
А дня через три Федот Федотович сказал Акимову:
– Припас у нас, Гаврюха, кончается. Завтра-послезавтра надо выходить в жилуху. Придется тебе деньков пять пожить одному.
Акимов от такого неожиданного сообщения встал даже.
– Ступай, Федот Федотыч! Ступай! Сколько надо, столько и проживу один.
Федот Федотович уловил в голосе Акимова радостную нотку, подумал: «Видать, высвобождения из своей неволи ждет… Думает, весточку ему принесу… Ой, не ошибись, парень».
Глава шестая
За окном, как голодная стая волков, завывала вьюга. Позвякивали стекла в оконных рамах. Постукивала калитка на слабом запоре. Минутами казалось: путник, сбившийся с дороги в этом кромешном месиве тьмы и снега, торкается в стены дома, потеряв от бессилия голос, молча просится приютить его.
Горбяков сидел посередине комнаты. Пузатая лампа с чуть увернутым фитилем стояла на полу. Вокруг нее лежали бумаги: две тонкие ученические тетради, отдельные листки, испещренные разноцветными чернилами, брошюрка, напечатанная на серой бумаге в безвестной подпольной типографии, конверт с мелкими денежными купюрами. Рядом с табуреткой стоял чурбак, зиявший выдолбленным углублением.
То и дело отрываясь от разборки бумаг, Горбяков прислушивался к свисту вьюги, к толчкам ветра в стену дома. Длинная зимняя ночь перевалила уже на вторую половину. Ходики с тяжелой гирькой на цепочке, висевшие на стене, показывали половину второго.
Еще днем Федор Терентьевич Горбяков решил срочно переложить партийные документы в более надежное место. Запрятанные в темной стеклянной банке из-под лекарств, стоявшей в медицинском глухом шкафу, они при тщательном обыске могли быстро оказаться в руках полиции. Правда, на банке была наклейка с устрашающей надписью: «Осторожно! Яд!» – да только едва ли напугала бы она полицейских ищеек…
Чурбак с выдолбленной внутренностью, по просьбе Горбякова, соорудил Федот Федотович. Старик, по-видимому, хорошо представлял назначение такого чурбака и, выслушав поручение зятя, сказал:
– Все будет в аккурате,