Зигги Стардаст и я. Джеймс Брендон
перевал Камберленд, между ее передними зубами.
– Нет, я правда думаю, что помогает. Честно, – настаиваю я.
– Хорошо… потому что следующие пару недель мы с тобой не увидимся, знаешь ли.
– А, точно. Вы едете на какую-то психиатрическую конференцию?
– Да, на Гавайи. Так что, когда встретимся в следующий раз, проведем последние процедуры. Я просто хочу убедиться, что… они тебе еще нужны.
Она смотрит в упор, и спирограф бешено вращается в ее глазах.
Не впускай, не впускай.
– Они… мне нужны. Почему они вдруг могут оказаться не нужны?
– Потому что… я тут думала… может, есть и другие способы… помочь, я имею в виду.
– Другие способы? Но ведь это наши последние сеансы. Зачем прекращать сейчас?
– Не знаю. Просто… хочу убедиться, что ты готов, Джонатан. Они так тяжело тебе даются, и…
– Я определенно готов! Кроме того, папа ни за что не позволил бы мне остановиться сейчас, и…
– Но ты правда все еще этого хочешь?
– Да. Правда.
Изучает меня. Пристально. Открывает было рот, чтобы что-то сказать, потом останавливается. Спустя пару долгих минут говорит:
– Ладно, я тоже думаю, что ты готов.
Я не могу прочесть это по ее лицу, зато слышу в голосе: она врет.
Фух.
Больше ничего не говорю.
Боюсь.
Боюсь, что она поймет, что я тоже вру.
После сеанса еду домой длинной дорогой. Стингреймобиль потихоньку продвигается вперед, хотя я уверен, что он вот-вот отрастит крылья и вознесет меня в небеса: такой сегодня безумный ветрище. Дождевые капли кап-кап-кап-капают, барабаня по моему пластиковому дождевику. Мысли закручиваются циклоном: Почему доктор Эвелин мне лгала? Что она имела в виду под «другими способами»? Способы лечить меня? Какими бы они ни были, хорошими быть не могут, это точно. Она раскусила меня? Проклятье, не надо было упоминать Уэба. И почему только я согласился встретиться с ним на ОЗЕРЕ? Точно! Когда увидимся завтра, предложу роллердром! Да. Наверное, он тоже суперски катается на скейте. Просто летает по катку, как архангел Гавриил, и так же сияет. Как позвонить в ближайший дурдом?
Когда заворачиваю к дому, кажется, ветер завывает: «Поворачивай обратно, Джонатан! Спасайся…» А, нет. Это «Led Zeppelin». И не кажется, а на самом деле – папа горланит на весь Крев-Кёр. Иисусе!
Оглядываюсь, проверяя, не высунули ли головы из-за занавесок все старые сморчки-соседи, прижав к ушам телефонные трубки, вызывая копов. Пока нет. Но, черт возьми, кажется, программа на вечер будет как раз такая.
Папа Зеппелин наделал прорех в москитной двери. Затаскиваю Стингреймобиль на веранду, вхожу и вижу:
1) Весь наш оранжевый плюшевый диван в нитях рождественских гирлянд.
2) Папа в труселях-семейниках развешивает их, приплясывая на барной стойке. Ох…
Музыка бух-бух-бухает, сотрясая зеркало, отец умц-умц-умцает в такт своему отражению в зеркале. Нет! В комнате воняет скунсом, что может значить только одно из двух, и я наверняка знаю, что никакого живого скунса, бродящего по дому, у нас