В поисках счастья. Игорь Мосин
света, что ли?
– Апокалипсис с древнегреческого переводится как откровение. Дано было свыше благословение любимому ученику Христа – Иоанну Богослову – заглянуть в тайну тайн. И позволено написать.
Ночью Лёнька проснулся от тишины – поезд стоял на станции, прервав на время убаюкивающий ритм колёс. Перевернулся с боку на бок, потом ещё и ещё, не находя места от ворочающихся в голове мыслей. Священник вышел в Спасске-Дальнем, оставив студента-физика с бессонницей до утра. «Найду и прочитаю этот Апокалипсис».
Найти оказалось проще, чем думал. Сколько ни читал, ничего подобного, рассказанного попутчиком, не нашёл. Но прочитанным захотелось поделиться: во-первых, интересно, во-вторых, всё понять – одной головы мало. Пооткровенничал с соседом по комнате… На следующей неделе вызвал Иван Николаевич, как следствие – заседание бюро, исключение из комсомола. Итог – приказ об отчислении: «За аморальное поведение, недостойное молодого строителя коммунизма».
И это в конце четвёртого курса! Куда теперь идти? Никуда. За ним сами пришли. Серый тонкий листок, потупив «бегающие» глазки, вручил паренёк с продажной улыбкой (пятьдесят повесток разнесёшь – отсрочку получишь). Верующий ты, не верующий, а священный долг Родине отдать обязан. И загремел Леонид Александрович Нестеров в армию под самые фанфары – ввод Советских войск в Афганистан. Злой тогда был на всех! Но отчаянно на своего товарища по комнате – Андрея Лунёва: как же так? Кров, пищу делили, четыре года бок-о-бок прожили, семь сессий сдали, а человек гнилым оказался! Со злости добровольцем записался – в первый год ещё спрашивали, это уж потом – приказом гнали.
Что и как там было, никогда никому не рассказывал. Только мать, по возвращении его, тихо плакала в подушку, прислушиваясь к ночным вскрикам сына.
– Сынок, я не спрашиваю, что там было. Не рассказываешь, значит, так надо. Счастье, что живым вернулся. За это Её благодарить надо. Я ведь каждый день в церковь ходила, на коленях вымаливала Деву Марию: Ты – мать, и я – мать! Пойми, помоги! Ты знаешь, как больно сына потерять, не допусти, верни моего Лёнечку здоровым и невредимым. Один он у меня. Как видишь – помогла. Сходил бы ты в церковь, сынок, глядишь, полегчает. Сил нет смотреть, как по ночам изводишь себя… и меня.
С того дня и началось его погружение в веру. Долог был путь Лёньки Нестерова к отцу Иннокентию. Долог, но верен. И сейчас, вспоминая иногда ту зимнюю поездку, с особой благодарностью думал о безвестном священнослужителе, который в запретные годы не боялся, пусть по-своему, несуразно и неказисто, но искренне, нести слово Божие.
Вера отца Иннокентия была крепка и непоколебима, беда была лишь в том, что принимал он всё близко к сердцу, переживал за паству, за приход, за происходящее вокруг. Такова натура – не мог равнодушным быть. А сердце – не мотор, ему иногда и отдых нужен.