Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин
квартировал в одном месте. И звали того Илья. Только на пророка тот явно не тянул. Хотя трон себе в слесарке, которой заведовал, соорудил. И именно с высоты того трона он приказывал какому-либо из подмастерьев:
– А ну подай мне вон ту жестянницу!
И когда деталь оказывалась в его руках, долго осматривал ее, чуть ли не обнюхивал, а потом говорил тому же своему подручному:
– Приложи к ней старание, которым располагаешь, а я потом скажу, в чем ты не прав.
У Ильи были три брата. И у всех у них были сросшиеся брови. И только вот у слесарщики такой меты не было, потому он и растерял, как другие думали, цельность, то есть не пошел по купеческой дороге, а стал торить свою, пусть и не очень приметную, но стежку.
Илья, который сроду не ходил на рыбалку, страсть как любил рассказывать, вернее, сочинять ловеческие байки.
Потому часто из слесарки можно было слышать:
– Гляжу, как выплеснулся один сазан, второй…
И еще – в слесарке была под самым потолком повешена клетка, в которой постоянно тикала какая-то птичка. И хозяин звал ее «Курок».
О том, что это все было не зря, Бесо узнал чуть позже, когда Илья был внезапно арестован и полиция обнаружила, что он тайно изготовлял оружие.
Однако сидел Илья недолго. Явился все таким же улыбающимся. И теперь, как заметил Бесо, не отличался от братовьев несросшимися бровями. Они у него тоже сошлись над переносицей.
Илья подраспух на казенных харчах, только, жаловался, что голову распирала до того неведомая им боль.
Бесо наблюдал за Ильей и все ждал, когда же тот – задом – вдвинется в стойло своего трона.
Но Илья это делать перестал.
– Слишком насиделся, – объяснил он. – Теперь самое время попрыгать да почикилять.
И он вязкой походкой направился в глубь мастерской.
Подмастерьев теперь у него не водилось, потому за каждой, как он выражался, «жестянницей» надо было наклоняться самому.
И вот именно в тот раз Илья неожиданно заговорил о Боге.
– Впервые я, – начал он, – увидел Всевышнего во сне. Тот почему-то красил праведникам бороды в фиолетовый цвет. И потому этакая тягучая, на псалмы рубленная, мыслительность явно не шла ему. И вот когда я к нему обратился со словами: «Господи! Дай совет, как дальше жить?», то Бог ответил: «Я не люблю небылиц. Мне больше по душе бывальщина». И это меня, естественно, насторожило. И я едва не проснулся. Вернее, наверно все же вышел из состояния видения. Потому как, когда вновь провалился в ощущение продолжения того, что предо мной явилось, то не мог ранее виденное прилепить к цельности сна.
И тут его Бесо подторопил:
– Ну и Бог сказал, как дальше жить?
– Нет. Господь ошарашил другим. Он произнес: «А откуда ты взял, что я есть?» Ну я ему, конечно же, отвечаю: «Все люди говорят.» А он мне: «Люди не могут судить обо мне более правдивее, чем я сам. Ведь ты же лучше о себе знаешь, что из себя представляешь?» Он взял какую-то другую краску и мазанул мне по бороде.
– Ну и что? – несколько убычился Бесо.
– И тут