Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин
опять старик чем-то все же убедил Бесо, что произошла простая случайность. Но это разуверенье, кажется, особенно огорчило Бесо, и он произнес:
– Уеду я отсюда.
– Куда?
Вопрос Тагу эхово – через полоротую бесстекольность – уполз в глубину дома.
Но, оказалось, это влетел туда ветер. Тот, от которого во дворе принагнулись кусты. Бесо же тем временем глумливо спросил:
– Или вы все ждете, когда я, наконец, сгину?
Рядом прожелтилась дорога. И именно по ней шагала в тот час некая рота. И, указав на нее, Бесо произнес:
– Русская кровь не даст вам учахнуть!
Видимо, эта мысль, постоянно настигая его, жгла ему душу, пепелила сердце, изнуряла сознание, потому как, вообще-то, была чужой. А может, даже и чуждой. Ибо втемяшил ее ему взгостевавшийся клоун Реваз цулейскири. Прихохотно этак об этом словечко кинул. Но похмельные мозги всегда настороже.
И сейчас Бесо выскочил на дорогу. Пошел на ту роту, убычившись. И голова как бы сама выставилась, словно кто надирал его сделать это безумство.
– Ваши они! – завопил он, обращаясь к солдатам и указывая на двор, в котором полорото стояли на этот раз трое – Кэтэ, Сосо и Тагу.
И хотя Бесо бесновался рядом, рота равнодушно минула этот спектакль, строго подчиненная той власти, которая копошилась в полусонных глазах шествовавшего рядом, такого же мелконького, как и сам Джугашвили, да и Тагу тоже, командирика.
3
Урезонивать Бесо, когда он собирался уезжать, приходила жена Тагу старуха Мари.
– Повремени! – умоляла она его. – Чего они тут без тебя делать будут?
– Маруха! – пьяно отвечал Бесо. – Годить некогда, грудь жжением распирает. А за них, – он махнул в сторону Кэтэ и Сосо, – не беспокойся. На то и наседка, чтобы и цыплят водить, и самой сытой быть. И он скрипанул зубами.
Бесо и раньше совершал подобные отлучки. И в душе его, как одинокий охотник, давно засела мысль, что Кэтэ, в пору его отсутствия прислуживая по богатым домам, конечно же, не избежала напорного приставания ожиревших от достатка тех же евреев, или путешественника Пржевальского. И именно Бесо звал его «Приживальский». С такой фамилией и Бог велел прелюбодействовать с кем попало. Тем более с молодой, до помрачения привлекательной, Кэтэ.
В пору, когда лютовал Бесо, на порог их дома почти не ступала лучшая подруга Кэтэ еврейка Хана Мошиашвили. Но стоило Бесо отлучиться, как она являлась со своими предложениями, а то и откровенными намеками.
И вот когда на высшей степени самодовольства отец все же признавал, что Сосо его сын, тот, смотря на Бесо, думал: «Почему смерть рисуют безносой? Для него она была носатой и угрястой. И еще – с запрокинутой головой, словно кто-то оттащил ее от окна с запретным зрелевом, прямо за шиворот.
Эта «смерть» живет в их доме с тем постоянным ненавистным видом, который как бы знаменует внешность, подчеркнутую узколобьем.
Однажды Сосо встретил отца у реки. У ног его валялась обкусанная сухая рыбешка. А наклоненная к воде ветка медленно стригла листвой. И