Сухотин. Алики Пирамида
молил я его, и доктор внезапно меня услышал.
Он обернулся, и, окидывая меня хмурым взглядом, вытащил из сумки шприц, протер его спиртом, и велел закатать мне рукав.
– Мы наберем кровь у вас, и вольем ему. Скорее всего, это его убьет. Но ему и так не жить, так что…
И медленно, так медленно, что я все время порывался поторопить, доктор принялся набирать кровь у меня и вливать ее в Григория – он словно делал какую-то рутинную операцию, словно человек, лежавший перед ним, и не умирал вовсе. А сколько времени ушло на правильное наложение жгутов на обе руки! Но Бог миловал – ни эта медлительность, ни само переливание Григория не убили. Он порозовел, и даже дернулся, когда доктор принялся зашивать раны на его руках. Утро я встретил, считая его вдохи и выдохи.
– Что случилось? – Григорий Двинских открыл глаза и попытался сесть в кровати. Солнце мирно заливало своим светом нашу комнату. – Вы выглядите ужасно.
– И вы не лучше, – бросил я ему.
– На меня что, напали? – спросил Двинских, разглядывая повязки на своих руках.
– Вас ударили по затылку, вскрыли ножом вены и вылили из вас чуть ли не всю кровь. Помните, там, на вокзале, вы утверждали, что я слишком много выпил, и не заметил, как сильно разрезал себе руку, а потом потерял сознание, упал и ударился затылком? С вами сейчас случилось ровно то же самое.
– Я не говорил, что вы сами себя порезали. Это вовсе не я говорил! – возмущенно произнес Григорий.
Я не стал спорить.
– Вы помните, кто на вас напал? Вы видели кого-нибудь? – спросил я его.
– Нет, я… В дверь постучали, – сказал Григорий, и видно было, что воспоминания эти приходят к нему с трудом. – Вроде бы стучали. Я встал, что бы открыть…
– И вы даже открыли дверь, но ударили вас при этом сзади. На этом основании городовой хочет меня арестовать. Говорит, это я вас прибил. Больше ведь, кроме нас с вами, в комнате никого не было.
По лицу Григория Двинских прошел целый хоровод мыслей.
– Вы тоже сейчас думаете, что это я? – спросил я у него.
– Нет. Конечно, нет, – пробормотал он, смущаясь. – Но как же тогда…
– Окно было открыто. Большая глупость, но мы оставили окно настежь открытым.
– В чем тут глупость? Мы на третьем этаже! Неужели кто-то мог спуститься с крыши?
– Может и так, но я подозреваю скорее летающего Вульфа, – сказал я.
– Василий Силантьевич! – Григорий рассмеялся невеселым, полным горестного недоумения смехом. – Хватит уже про…. про это! Понятно, что это дело рук Вульфов, больше никому мы тут не мешаем, но непосредственно нападал, скорее всего, кто-то другой, какой-то третий человек, которого они наняли…
– Почему вы мне не верите? Я что, по-вашему, глупый, сумасшедший или что? – я наклонился к Двинских. – По-вашему, я невероятный фантазер? Я своими глазами видел, как Вульф летал!
– Вы были пьяны! – сказал Григорий, отодвигаясь от меня.
– Я не пил.
– Но вы совсем не похожи на человека,