Медийный город. Медиа, архитектура и городское пространство. Скотт Маккуайр
сфотографировать Марвиль перед османовским «наступлением». Но невидимые руки тут же рвут изображение на части, и оказывается, что это лишь открытка – из тех, что приобрели популярность с 1880-х годов. Париж 1920-х, намекает режиссер, уже нельзя уложить в рамки неподвижной картинки, особенно той, что успела превратиться в клише. Современный город требовал новых форм познания и репрезентации.
В своем фундаментальном труде «Производство пространства» Анри Лефевр отмечает: «Не подлежит сомнению, что примерно в 1910 году было разрушено некое пространство. Речь идет о пространстве здравого смысла, знания, общественной практики, политической власти, пространстве, прежде закрепленном не только в абстрактной теории, но и в повседневном дискурсе в качестве среды и канала коммуникаций, пространстве классической перспективы и геометрии, сформировавшемся начиная с эпохи Возрождения на основе греческой традиции (Эвклид, логика) и воплощенном в западном искусстве и философии, а также форме большого и малого города» (Lefebvre 1991: 25).
Тот факт, что Лефевр называет дату столь масштабной трансформации, является скорее всего попыткой образно подытожить воздействие сложных и взаимосвязанных изменений в области техники, форм производства и общественной жизни. Можно утверждать, что к 1910 году столь многое в самых разных сферах менялось так быстро, что возникло ощущение: старый мир и вправду разваливается на куски. Примерно с 1880-х годов лавина технических инноваций, включая электричество, телефон, стальные конструкции и «стены» из стекла в строительстве, постепенно преобразовывала городскую среду. На улицах появились трамваи, под ними прокладывались тоннели метро. Лифты стали «вертикальными коридорами» в новых высотных зданиях, а велосипеды и автомашины чрезвычайно увеличили мобильность горожан. Универсальные магазины превратили витрины в «искусство для масс». Искусственное освещение улиц, производственных помещений и общественных пространств фундаментальным образом изменило ритм работы и отдыха, а мерцание киноэкрана – формы тиражирования образов. На крупных предприятиях производственный процесс организовывался в соответствии с конвейерной логикой «фордизма» и «научными» принципами эффективности труда, сформулированными Тейлором. Эти изменения сопровождались фундаментальными сдвигами в науке, искусстве и политике: путы наследия Ньютона ослабли, «реализму» геометрической перспективы бросил вызов кубизм, а за капитализмом, казалось, неотступно следовал призрак коммунистической революции[59].
Урбанистическо-индустриальный мир чуть больше чем за одно поколение изменился до неузнаваемости, такие темпы и породили описанное Лефевром разрушение пространства классического города. В ходе этого процесса современный город стал живой лабораторией спецэффектов, обещавших – или грозивших – перекроить параметры идентичности людей. В знаменитом романе Роберта Музиля «Человек без свойств», опубликованном в 1930–1933 годах (его действие происходит в Вене накануне Первой мировой войны), передана атмосфера неопределенности,
Одним из лучших описаний этого изменившегося мира по-прежнему остается статья Джона Берджера «Время кубизма и другие эссе» (Berger 1969).