Судьба калмыка. Анатолий Григорьев
прыгали ребятишки. От кучки ребятишек отделился самый рослый, лет 14-15. Смотри, сколько у него медалей! Он храбрый и сильный! И шагнул навстречу Мукубену:Би Мутул! (Я Мутул!) Я и по-русски могу говорить. – Ну здравствуй, молодец! – и Максим обнял его. – А это наши бабушки. – Алтма, Алтана – поклонились старухи, сложив руки лодочкой у лица. Максим внимательно разглядывал их. Старухи как две капли воды были похожи друг на друга. Они рассмеялись, показывая друг на друга двумя пальцами. – Двойняшки-сестры, – догадался он. Обнимая всех ребятишек, обступивших его, он отвечал налево и направо на вопросы детишек. – А где ты будешь жить? А у нас спать тебе негде, – тут же заявили пацаны. – А что у тебя в мешке? А ты нам дашь? – А тебя сразу узнала, что ты наш дядя! – заявил тот малыш, который первый увидел Максима.
– Так ты девочка? – весело заметил он. – Ага, я Сюля! – радостно прижалась к нему девчушка, остриженная наголо. – Болела она сильно, ее и остригли, – заметил старший пацан. –А я Цебек! – А я Санан! А я Басанг! – неслось со всех сторон. – ну а ты чего в стороне стоишь? Как зовут тебя? – Савар, – застеснялся мальчишка. –Обедать будем! – захлопотали старухи, снимая ведро с костра. Старший Мутул притащил широкую низенькую скамейку. –Это наш стол, я сам сделал! – гордо заявил он. – Молодец! – видя замешательство старух, которые не разговаривали по-русски, а ребятишки почему-то старались вворачивать именно русские слова, хотя бывало и невпопад. Максим обратился к ним: Эк Алтма, эк Алтана, нанта хальмгагхар кююндит. (Мать Алтма, мать Алтана, говорите со мной по-калмыцки). Би таниг сяянар меджянав! ( я хорошо понимаю вас!). Сяянар! Ханжинав! (хорошо, спасибо) – закланялись обрадованные старухи. Ребятишки притащили алюминиевые чашки, кружки, ложки и расселись прямо на земле у скамейки. – садись, садись, – приглашали они Максима. Он смело уселся на землю рядом с ними и стал развязывать свой солдатский мешок. Вынутый кирпич хлеба затвердевшего за дорогу произвел на всех громадное впечатление. Солдатский хлеб, с войны, – самый вкусный – перешептывались пацаны. А когда была вынута банка говяжьей тушенки на которой была этикетка с коровой, радости не было предела. – Ну, а это мы потом разделим, – и Максим вытащил два куска сахара, величиной со спичечный коробок каждый. – Ух ты, – восторгались ребятишки. – А как будем делить? – интересовались они. – А вот ножом расколем, – поверг совсем в шок он ребятню. В его руках был настоящий солдатский складной нож, на который разинув рты смотрели пацаны. Лишь единственную девчонку – Сюлю – нож не интересовал, она во все глаза смотрела на медали, осторожно трогая их пальчиками. Максим глянул на старух разливающих похлебку по чашкам и кружкам и спросил: Хлеба половину сейчас съедим, а остальное на вечер? Хорошо? И отрезав полкирпича хлеба, другую половину он передал вместе с тушенкой одной из старух. Та бережно прижав все это к груди, тотчас унесла в избу. Максим внимательно оглядел всех, пересчитал и спросил: Все здесь? – Все, все! – почти