Не все переплывут реку (сборник). Николай Шмагин
фразы своим насмешникам, правда, такие фразы он ещё не придумал, но с завтрашнего дня начнёт. Например: «Эй, вы, бросьте хулиганить!» или вот ещё лучше: «Немедленно прекратить безобразие, как вам не стыдно!» Ну, в общем, что-то в этом роде, и тогда все его станут называть не Павлушей, а Павлом Ивановичем.
Наконец, устав ворочаться, Павел Иванович встал, нервно взял будильник и, нажав на кнопку, спрятал его в шкаф, чтобы он не тикал. «Для сна остаётся слишком мало времени», – размышлял он про себя. – «А спать так мало очень вредно. Пусть лучше разбудит Матрёна, посплю лишних пару часиков», – он заботливо поджал губы и вздохнул. – «Что ж, а заниматься начну послезавтра. Лишь бы завтра пораньше лечь спать». И, умиротворённый, он вновь прилёг на диван, накрывшись одеялом.
Ночные сумерки окутали комнату. Что ему снилось ночью, неизвестно. Может быть, он ловил преступника, убегавшего через забор от ментов, может, ловко жонглировал двухпудовой гирей и от того чрезмерно утомился, только слышно было, как он часто стонал во сне. Видимо, и там ему было нелегко стать спортсменом и настоящим, уверенным в себе, самостоятельным человеком, которого все уважают.
Алатырь – Москва – 2012 г.
Люська
Она старалась успокоиться и никак не могла, слёзы как волны наплывали и наплывали откуда-то из самых сокровенных глубин её взбудораженной и потрясённой души. Они заливали её красивое юное лицо, застилали взор широко распахнутых страдающих глаз.
Слёзы мешали ей, и она смахивала их с лица вместе с непослушными завитками волос, сосредоточенно вглядываясь сквозь оконное стекло на улицу, на тускло мерцающий у дороги фонарь, на летящий из черноты ночного неба первый снег, и плакала.
На плите закипал чайник, но она не видела этого.
Она плакала теми бесконечными, очищающими душу слезами, за которыми следовало ясное осознание того, что завтра и послезавтра, и вообще дальше она уже никогда не сможет жить так, как жила до этого.
– Люська, ты давай кончай выпендриваться. Я уже три раза кричу тебе в магазин сбегать, а ей хоть бы хны, – молодящаяся, еще довольно красивая женщина средних лет возмущённо глянула на старушку, сидящую на диване. Рядом с ней демонстративно независимо расселась Люська, с нарочитым вниманием вглядываясь в раскрытый альбом, который бережно держала в руках старушка, опасливо поглядывая на рассерженную женщину.
– Бабаня, а это кто? – ткнула она пальцем в фотографию, игнорируя фурию.
– Я кому говорю, стенке? – возвысила голос женщина, угрожающе подступая к дивану.
– Сходи внученька, не упрямься, послушайся маму.
– Тоже мне мать нашлась, – фыркнула Люська, напряжённо замирая и не поднимая глаз от альбома.
– Все нервы мне эта сволочная девчонка повыматывала, – замахнулась было на Люську женщина, но та вдруг как сорвавшаяся с места пружина взвилась с дивана и затрепетала вся перед женщиной, сверля её ненавидящими глазами: – Только