Не все переплывут реку (сборник). Николай Шмагин
замерев от счастья.
Девочка вскинула на неё внимательные быстрые глаза: – Бабаня, зачем люди умирают? Мама ведь молодая была, а молодые не умирают. Вот ты старая, а живёшь. Отчего умерла мама? А бабушка с дедушкой, деревенские, они умерли из-за мамы, от горя?
Старушка всполошилась: – Господи, что это со мной, совсем разболталась на старости лет, ты учи, учи уроки-то, не отвлекайся. Судьба такая у нас у всех, кому что на роду написано, так тому и бывать.
– А кто об этом знает, бог? Так его нет, нам в школе ещё в первом классе объяснили: бога нет, – убедительно и раздельно, как маленькой, пояснила девочка старухе, с жалостью разглядывая её морщинистое лицо, высохшие руки. – А ты всё молишься, как убогая.
– Ну ладно, будет тебе, – недовольно забурчала старушка, – ты давай уроками своими занимайся, мала ещё бабушку-то учить…
Девочка засмеялась вслед ушедшей старушке и вновь прислушалась: мелодичный грустный голос напевно повествовал о жизни, о любви. Где-то в глубине квартиры заплакал ребёнок. – «Иду, иду, мой маленький», – в комнату заглянула молодая красивая женщина: – Люська, давай заканчивай уроки, в аптеку надо сбегать. Видишь, мне некогда.
– Бабушка сбегает, – огрызнулась девочка, придвигая к себе учебник. – У меня уроков много.
– Уроков много, а сама сидишь мечтаешь, – недовольно возразила женщина, – заканчивай побыстрее, – она заторопилась дальше по коридору. – «Иду, мой сладкий, иду мой хороший», – плач прекратился, раздался веселый смех, послышались поцелуи.
– «Мама умерла, а отец снова женился, смеется, братика Толика родили, почему он так сделал, привел эту Инну, мама говорит твоя, а какая она мне мама?» – девочка нахмурилась, отбросила учебник в сторону. Хлопнула входная дверь, Люська прислушалась: – «Наверное, отец, все торопится побыстрее с работы вернуться, к Инночке своей…»
– «А вот и я, – раздался в коридоре миролюбивый ласковый голос отца, – как вы тут живете-можете? Толик как себя чувствует?» – встревожено спросил отец. Быстрый скрип половиц пронесся мимо Люськиной комнаты, и девочка с иронией усмехнулась, приготовившись слушать дальше.
– «Феденька, здравствуй, как ты во время, надо бы в аптеку сбегать, – в жалобный голос мачехи вплелись недовольные нотки: – ее-то ведь не допросишься, ты бы поговорил с ней, не могу ж я разорваться, и туда и сюда. Маме твоей нельзя доверить, обязательно перепутает, не то купит, у Толика опять температура, горлышко покраснело…»
Скрип половиц приблизился, и Люська напряженно замерла, впившись своими огромными блестящими глазами в учебник, детские пальцы сжали ручку, приготовившись писать, дверь приоткрылась, вошел отец.
– Люсенька, это я, – тревожно улыбаясь, отец чмокнул дочь где-то возле уха, присел рядом. – Как уроки?
Люська посмотрела на его усталое, озабоченное лицо, потрогала морщинки возле глаз. – Папка, почему у тебя морщины появились? Прежде их не было…
Отец встревожено оглянулся: – Тебе показалось, – он вскинул брови, – видишь,