История болезни коня-ученого. YBS
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_55" type="note">[55] было не сесть. Как-то раз отец, опаздывая на работу, доехал вместе с еще десятком мужиков на подобравшем их «воронке» до Белорусского вокзала, а когда шофер скомандовал высадку, они попрыгали из машины на ходу – там в пробке скорость была маленькая… Фурор, когда из воронка посыпались мужики, некоторые с портфелями, на площади был огромный.
Родители из-за этого чуть не совершили роковую ошибку: попытались лихорадочно поменять отдельную квартиру на комнаты в общей квартире поближе к центру, и только спустя год, когда они распробовали прелесть независимости от посторонних и родили второго сына, прекратили эту самоубийственную деятельность.
Для меня переезд означал не только то, что я больше не буду спать на топчане у выхода из комнаты, и через меня не надо будет перешагивать, чтобы выйти, но и необходимость уйти из любимой 150-й школы, где я всех знал и прекрасно себя чувствовал. Я еще посопротивлялся жизненным обстоятельствам и несколько недель поездил с Хорошевки на Ленинградку, но потом почувствовал, что выматываюсь от этой езды и беготни по часу с лишним в каждую сторону и сдался. Все-таки в 10 лет это оказалось тяжеловато. Тем более, что на меня во все большем объеме ложились всякие обязанности в семье – именно тогда до самого 64-го года я меньше всего видел своего отца, который со своей бригадой наладчиков месяцами сидел на Южно-Уральской ГРЭС[56], запуская один блок за другим.
Согласно советской системе, о трудовых успехах положено было рапортовать к Новому Году, и для нас последние дни календаря превращались в напряженное ожидание – успеет ли папина бригада провести 72-часовое испытание, которое позволяло считать блок введенным в строй, и хватит ли ему потом времени, чтобы долететь до Москвы. Мама, пока работала в ГАМЦ, а потом ее подруги в московских метеобюро отслеживали погоду – я запомнил минимальные параметры, позволявшие садиться тогда в московских аэропортах – высота облачности 100 метров, дальность 1 км… Однажды папа не успел, и мы поздравляли друг друга с Новым Годом по телефону – он позвонил с Челябинского аэродрома.
Год в 100-й школе-восьмилетке пролетел незаметно, потому что я больше проболел ангинами и воспалениями легких, чем проучился. Возможно, сказалось прекращение занятий в бассейне, а может быть, детский организм так отреагировал на улучшение жилищных условий – во всяком случае на изменение обстановки. Мама таскала меня по врачам, зашла речь о необходимости операции, но тут кто-то ей посоветовал показать меня отоларингологу Фельдману – тому самому, чудом уцелевшему в лапах МГБ по делу врачей. Мы пошли к нему на квартиру, и старый доктор, надев налобное зеркало, посмотрел меня и сказал: – Не надо ребенка зря оперировать, отвезите его летом в Евпаторию, пусть мальчик пополощет там горло морской водой, и все пройдет.
С наступлением весны я стал болеть поменьше, а в школу ходить – побольше. Пожалуй, именно к этому году относится мой первый околоспортивно-окололитературный
Государственная районная электрическая станция