Совершенство. Ний Хааг
собаку.
– Вот как? Ты тоже так считаешь?
Пожав неопределённо плечами, начальник сделал глоток и торопливо затянулся сигаретой.
– Хочешь кофе? – спросил он Рона с надеждой, а когда тот отрицательно двинул головой, уточнил: – Я тебе не мешаю? Сигарета, например? Может отдохнуть хочешь? Музыка не мешает?
Вместо ответа, Корхарт долго собирался с силами, несколько раз сглатывал слюну.
– Музыку включай мне… Включай, когда захочешь, даже если я сплю. Когда мы познакомились с Пейдж, то подолгу гуляли в парке. Просто гуляли, держались за руки… сидели на лавочке и смотрели на речку – мы виделись каждый день. Каждый день обнимались, целовались и держались за руки. Вот так. Тогда я был счастлив… По-настоящему счастлив, – на лице Рона тлела слабая улыбка, а в полуприкрытых глазах отражались дорогие сердцу воспоминания. – А ещё каждый день мы встречали мистера Паркера – забавного старичка с портативным радио проигрывателем в кармане, из которого всегда тихонько играл джаз. Он неизменно занимал соседнюю лавочку под ветками ивы, и подолгу сидел, слушая радио. Мы с Пейдж находились неподалёку, и обнявшись слушали мелодии вместе с ним… украдкой… Мне казалось, что мы воруем у старичка музыку. Как-то раз не найдя места на своей привычной лавочке, он подсел к нам и спросил – не помешает ли нам его общество? Как же его звали?..
Замолчав, Рон стал жевать губы в мучительной попытке отыскать в памяти необходимое имя. Ивлин тронул друга за плечо и мягко подсказал:
– Мистер Паркер?
Раненый слабо мотнул головой:
– Так его называла Пейдж, за то, что он без умолку говорил о Чарли Паркере и его музыке… Не могу вспомнить – он как-то очень просто представился, что называется – не по возрасту. Что-то вроде «Джек» или «Джон»… Вот так просто. Все последующие дни он уже проводил с нами. Даже когда его лавочка была свободна, старик предпочитал присаживаться к нам.
Корхарт повернул лицо к другу, словно хотел удостовериться, что его слушают.
– Он нам не докучал, совсем нет! Просто здоровался и подсаживался рядом на краю лавочки. Практически не разговаривал, просто сидел и щурился на солнышке. Нам казалось, что ему хотелось поделиться с нами музыкой… И мы были не против. Изредка он поворачивался к нам, указывал пальцем на свой карман и с улыбкой сообщал, кто начинал играть. Так забавно выглядело, – Рон по-стариковски сощурился, и шамкая ртом спародировал: – «Это Диззи, детки… Диззи Гиллеспи: его пассажи способны свести с ума любого, кто хоть что-то понимает в настоящей музыке. А это Дюк Эллингтон, вам стоит это послушать!» – Рон тяжело задышал, что послужило сигналом для Ивлина – и он поспешил поднести к губам друга ингалятор. Как только Корхарт пришёл в норму, раненый торопливо продолжил, словно боялся, что позабудет воспоминания о том времени, когда «он был счастлив»: – Старик остался совсем один, Ив… Он сказал, что приходит в парк, потому что боится умереть дома в одиночестве. Сказал, что предпочитает умереть на лавочке, что та лавочка у воды – его. Так и сказал.
Рон