Совершенство. Ний Хааг
перед домом с мрачным предчувствием того, что Эйдана он больше не увидит.
– Салага… – прошептал он сокрушённо, мысленно кляня себя за согласие отпустить парня одного. Выходило, что он потерял не только человека, но и вездеход.
«Старый дурак!.. Идиот, ты просто идиот! – образ крючконосого горбуна ожил тенью чуть в стороне от бушевавшего внутри пламени не то сожаления, не то допущенной профессиональной ошибки. – Я тебе говорил, я тебя предупреждал! Он был ещё и твоим алиби, разве не так? Жалеешь, что отпустил его? Поздно… Рону совсем плохо, и он, того и гляди, умрёт сам. А вот салаге можно было бы и подсыпать…».
– Заткнись, сука! – прорычал Ломак сквозь зубы, осматривая бескрайние седые холмы за окном. – Закрой пасть!
Наливая в кружку чай, Ивлин бросил взгляд в угол столовой и с удивлением не обнаружил в нём пленённую чайку. Вместо неё он заметил разбросанные перья, а на полу коридора, из-за стены, виднелась часть сети. Выйдя в прихожую, Ломак продолжал наматывать на руку сетку, которая дальним концом вела в комнату Корхарта. Предчувствуя неладное, Ивлин шагнул вперёд и распахнул прикрытую дверь.
Рон лежал ничком на полу, доски которого оказались изрядно усыпаны перьями. Ломак перевернул друга и в ужасе отшатнулся, налетев спиной на стену. Лицо Корхарта, залитое кровью и облепленное пухом, походило на фарш. Рядом с головой человека лежали останки съеденной живьём птицы, а чуть поодаль оторванное крыло. Осознав, что в пьяном угаре он видел вовсе не сон, – да и ползущий на руках Корхарт в зубах тащил вовсе не подушку, а птицу, – Ивлин похолодел! С содроганием вернув Рона в кровать, Ломак принёс воды и умыл лицо друга, затем собрал перья и останки птицы. Нащупав слабый пульс раненого, Ивлин долго сидел у кровати Корхарта глядя на друга тяжёлым взглядом. Он обратил внимание, что замотанные им вчера кисти раненого освобождены от тряпок, а грудь и живот несчастного в кровавых следах. Некоторые швы оказались вскрыты, они сильно кровили. Памятуя вечерний диалог с Роном, теперь Ивлин понял о чём тот говорил, моля принести «вкусного». Ломак похолодел, подумав о том, чтобы мог натворить обезумевший товарищ, не будь в столовой живой птицы…
Сходив в складское помещение, начальник вернулся и принёс с собой проволочные силки. Испытывая стыд и угрызения совести, он намертво зафиксировал руки друга в нехитром устройстве из железного тросика и петли. Из оставшегося поводка он собрал сложный узел и привязал руки больного к массивной батарее в изголовье кровати. Проверив накинутый замок и удостоверившись, что при необходимости быстро сможет освободить раненого, Ломак долго сидел на кровати, медленно раскачиваясь вперёд-назад. Страх перед умирающим, и в то же время, сошедшем с ума Корхартом, заставил воспользоваться подлым, но оправданным трюком – во всяком случае так начальник решил для себя.
Такой бессонной ночи Ивлину пережидать ещё не приходилось. Очнувшийся было под вечер Корхарт бредил и стонал, хотя и находился в сознании. Он никак не реагировал