Когда я пишу. Полина Албахтина
парень, ты – настоящий друг. Самый настоящий!
Бегунов Валерий
Как кормить борщом по науке
В детстве меня невозможно было накормить супом или борщом. Ни в какую! Не любил я первых
блюд. Я застывал над тарелкой, упрямо бычился и без конца водил ложкой туда-сюда. То зачерпывая суп или борщ, то медленно выливая его обратно в тарелку – но только не в рот.
Но однажды мой любимый дяде-дед или дедо-дядь придумал беспроигрышный способ скармливать мне первое. Без упрёков, скандалов, приказаний и уговоров. До последней капли в тарелке. Но сперва надо рассказать об этом замечательном человеке, дружбой с которым я очень дорожил.
Это был младший брат моей бабушки по матери. То есть двоюродный дед. Однако я называл его дяде-дед или дедо-дядь. Или просто – дядя. Он был крупный учёный мирового уровня, профессор в Ленинградском кораблестроительном институте, и разрабатывал судовые двигатели для грузовых судов. Огромного роста, могучий, он прекрасно играл в баскетбол. А ещё обладал замечательным мягким баритоном. Даже учился одно время в консерватории со знаменитыми сёстрами Лисициан. Но выбрал не искусство, а науку. Посчитал, что наука и техника – это более точное и надёжное занятие.
Мы с самого раннего моего детства и сошлись с ним в научном подходе ко всему, что встречалось в жизни. То, что во мне есть эта «научная жилка», дедо-дядь понял сразу. На этом и подловил меня, придумав, как скармливать мне борщи и супы. Но ещё немного о нём. Артистичный, он любил время от времени поразить наше мальчишеское воображение. Сидя в одном конце комнаты, он комкал ненужную бумагу или старую газету, а потом особым движением – ну, знаете, типичным броском баскетболиста: рука идёт вперёд и вверх, а кисть как бы накрывает сверху начало движения – и вот таким манером дяде-дед посылал бумажный комок точно в корзину для мусора на другом конце комнаты.
Но не эти таланты поражали нас, мальчишек. Сногсшибательное впечатление производила способность моего дяде-деда лежать на волне, как бревно. Ведь если лечь на воду плашмя, на живот или на спину, то через какое-то время ноги начинают опускаться и ты уже плывёшь столбиком. Мой дедо-дядь был из тех немногих людей, кто мог, вытянувшись, лежать на волне на спине часами. В согнутых в локтях руках он держал перед собой газету. И порой так и задрёмывал с нею. И волны Чёрного моря плавно покачивали этого Гулливера и медленно несли вдоль Крымского побережья, как дредноут.
После школы я поступил в Корабелку в Питере, тогда – в Ленинграде, и стал часто бывать в доме дяде-деда. Мы вместе хозяйничали и со сдержанным удовольствием общались на всякие темы. Как-то раз он сказал:
– Тащи сахарницу. Насыплем сахар.
Сахарница была фаянсовым шаром. С одного бока у него была ручка. А с другого – носик. Сахарница выскользнула у меня из рук, грохнулась на стол, и у неё отлетела ручка.
– М-да, – сказал дедо-дядь, взял в одну руку сахарницу, в другую – ручку и осмотрел их.
– Для шара, – «научным тоном» заметил я, – это была лишняя деталь.
Тут сахарница вывернулась из руки дедо-дядя, и у неё отлетел носик.
– Ты