Собор Парижской Богоматери (сборник). Виктор Гюго
другими мыслями. Время от времени на губах ее мелькала улыбка, и она гладила своей нежной рукой умную головку козочки, прижавшейся к ее коленям.
Желтая восковая свеча освещала эту сцену жадности и мечтательности.
Между тем Гренгуар, утолив первые приступы голода, устыдился, увидев, что на столе не осталось ничего, кроме одного яблока.
– Вы ничего не кушаете, Эсмеральда? – сказал он.
Она отрицательно покачала головой и устремила задумчивый взгляд на сводчатый потолок.
«Что ее там занимает? – подумал Гренгуар и взглянул на потолок. – Не может быть, чтобы рожа этого высеченного на своде карлика. Черт возьми! Кажется, я могу соперничать с ним!»
– Мадемуазель Эсмеральда! – окликнул он.
Она, казалось, не слышала его.
– Мадемуазель Эсмеральда! – повторил он громче.
Напрасный труд. Мысли молодой девушки были далеко, и голос Гренгуара не мог отвлечь ее от них. К счастью, вмешалась козочка. Она начала тихонько дергать свою госпожу за рукав.
– Что тебе, Джали? – спросила цыганка, как бы внезапно пробудившись от сна.
– Она голодна, – сказал Гренгуар, обрадовавшись случаю завязать разговор.
Эсмеральда накрошила хлеба, который Джали принялась грациозно есть с ее ладони.
Гренгуар не дал молодой девушке времени снова впасть в задумчивость. Он решился задать ей довольно щекотливый вопрос.
– Так вы не хотите, чтобы я был вашим мужем? – спросил он.
– Нет, – отвечала Эсмеральда, пристально взглянув на него.
– А вашим любовником?
– Нет, – отвечала она, сделав свою гримаску.
– А вашим другом? – продолжал Гренгуар.
Она снова внимательно посмотрела на него и, немножко подумав, сказала:
– Может быть.
Это «может быть», такое дорогое для философов, ободрило Гренгуара.
– Знаете вы, что такое дружба? – спросил он.
– Да, – отвечала цыганка. – Это значит быть братом и сестрой. Это две души, которые соприкасаются, но не сливаются; это два пальца на руке.
– А любовь? – спросил Гренгуар.
– О, любовь! – сказала она, и голос ее задрожал, а глаза блеснули. – Это когда два существа сливаются в одно, когда мужчина и женщина превращаются в ангела. Это – небо.
В то время как уличная танцовщица говорила это, ее лицо просияло чудесной красотой, поразившей Гренгуара. Красота эта вполне гармонировала с восточной экзальтацией ее слов. Ее невинные розовые губки улыбались, чистый, ясный лоб минутами затуманивался мыслью, как зеркало от дыхания, а из-под опущенных длинных черных ресниц разливался какой-то особенный свет, придававший ее лицу ту идеальную красоту, которую впоследствии нашел Рафаэль в слиянии девственности, материнства и божества.
– Каким же нужно быть, чтобы вам понравиться? – продолжал допрашивать ее Гренгуар.
– Нужно быть мужчиной.
– А я? – спросил он. – Что же я такое?
– Мужчиной