Журнал «Иностранная литература» № 04 / 2011. Группа авторов
мы празднуем столетие экспрессионизма – течения, в своем литературном аспекте очень плохо известного в современной России[2], хотя тогда, в 10—30-е годы, были и русские экспрессионисты (необязательно так называвшиеся: Михаил Кузмин, например, братски приветствовал немецких экспрессионистов от имени русских эмоционалистов), и интерес к немецкоязычной экспрессионистской литературе, и первые попытки ее перевода. Как это все закончилось, видно на примере экспрессионистского романа Альфреда Дёблина “Горы моря и гиганты”, русский перевод которого был издан и бесследно исчез в 1937 году (неизвестно даже имя переводчика).
Экспрессионизм был одним из крупнейших сдвигов сразу во многих сферах культуры – изобразительном искусстве, литературе, архитектуре, музыке, кино. Проявившись наиболее полно в Германии и Австрии, это течение перекинулось потом и на другие страны Европы, Америку, Японию – отчасти благодаря конкретным людям, которым пришлось эмигрировать из Германии.
Если попытаться кратко выразить суть этого явления, я бы сказала, что художники-экспрессионисты последовательно воспринимали искусство как независимую реальность, способную влиять на жизнь или вступать с ней в равноправный диалог. Русская художница Марианна Верёвкина, чьи произведения украшают обложки этого номера, писала, например, в “Письмах к неизвестному”: “Искусство – это интеллектуальная функция, здоровая, сильная и искренняя, только другая форма мыслительной деятельности. Оно не бред, а философия. <…> Художник должен обладать видением внутренним и не принимать во внимание логику видения физического, привычного. <…> Творчество уподобляет человека Богу”. Неслучайно поэтому от экспрессионизма берут начало абстракционистские направления в искусстве. Задача сотворения иной реальности требовала каких-то новых, неслыханных изобразительных средств, и эпоха расцвета экспрессионизма в самом деле была временем многочисленных и очень смелых экспериментов с формой. Экспрессионизм оказал огромное влияние на развитие мирового искусства. Его история вовсе не закончилась с концом “экспрессионистского десятилетия”. Художники-экспрессионисты, которым выпала долгая жизнь, как правило, и дальше сохраняли, органично развивая и модифицируя, идеалы и интересы своей молодости, свои стилистические предпочтения. Это можно сказать о таких крупных немецких писателях, как Альфред Дёблин, Готфрид Бенн, Ханс Хенни Янн. Серьезные писатели следующих поколений не могли обойти вниманием их творчество, учились у них. После Второй мировой войны экспрессионизм не умер, а просто оказался на обочине литературы более скептичного послевоенного поколения и массового литературного потока. Еще позже в моду вошло “скромное” искусство, творцы которого ни на что особо не претендуют, не пытаются переделать или осмыслить мир, а предлагают читателю “простые истории”, более или менее увлекательные или забавные, либо интеллектуальные игры постмодернистского толка. По мнению современного немецкого прозаика Ханса Плешински, перелом в этом культурном процессе начался после спада волны студенческого движения 1968 года. Я бы хотела сослаться здесь на точку зрения, высказанную в одном из диалогов персонажей романа Плешински “Портрет Невидимого” (2004):
– Твой дневник свидетельствует и о другом. Сегодня почти невозможно поверить, насколько важное, решающее значение для жизни имели когда-то…
– В 1970 году!
– …искусство, литература, философия.
– Мы хотели найти для себя идейную опору. Конечно, мы и развлекались. Но даже вообразить не могли, что развлечения и культура, слившись в понятии “развлекательная культура”, станут губительной силой, втаптывающей человека в грязь.
Интересно, что в нынешней Германии традицию экспрессионизма продолжают именно те авторы, для которых одной из главных проблем является разрушающее воздействие “развлекательной культуры” на личность – Райнхард Ииргль, Уве Телькамп.
Люди, плохо знающие экспрессионизм, возможно, опасаются, что, открыв книгу автора-экспрессиониста, обнаружат в ней оторванный от жизни пафос, скуку, отсутствие юмора. Все это, конечно, встречается – у плохих экспрессионистов, как и у всех плохих художников. Мы попытались представить в этом номере ярких, своеобразных авторов – и писателей первой величины, и авторов менее значительных, которые рано ушли из жизни или по другим причинам написали мало, но оставили в литературе свой неповторимый след.
Я желаю удовольствия читателям этого номера и хочу поблагодарить всех переводчиков, с любовью отнесшихся к своей работе, и оказывавших им всяческую поддержку сотрудников Гёте-института. А также с благодарностью вспомнить уже умершего немецкого литературоведа, профессора Марбургского университета Дитера Бэнша, в go-е годы приложившего много сил для подготовки так и не опубликованной тогда в России антологии немецкого экспрессионизма, часть которой вошла в этот номер.
Татьяна Баскакова
Карл Шмидт-Ротлуф. Деревья зимой, 1905
Курт Пинтус
Справки об авторах подготовлены Т. Баскаковой и Е. Воропаевым.
Курт
Я имею в виду прежде всего малое количество переведенных экспрессионистских текстов, особенно прозаических и драматических. В России выходили замечательные литературоведческие работы на эту тему, упомяну лишь статьи Н. С. Павловой в пятитомной “Истории немецкой литературы” (М.: Наука, т. 4, 1968) и ее же немецкоязычную антологию “Экспрессионизм” (М.: Радуга, 1986), книгу “Русский экспрессионизм. Теория. Практика. Критика” (сост. В. Н. Терехина. – М.: ИМЛИ РАН, 2005), монографии Н. В. Пестовой: “Лирика немецкого экспрессионизма. Профили чужести” (Екатеринбург, 1999), “Немецкий литературный экспрессионизм” (Екатеринбург, 2004), “‘Случайный гость из готики’: русский, австрийский и немецкий экспрессионизм” (Екатеринбург, 2009) – и, наконец, “Энциклопедический словарь экспрессионизма” (гл. ред. П. М. Топер. – М.: ИМЛИ РАН, 2008).