Мой Черный Князь. Марья Цепиш
именно с нами. Мои школьные годы и время отрочества, как бы выразился Лев Толстой, пришлись на «лихие девяностые». Тогда страна не просто упала на колени. Она лежала ничком, а бандиты и коррумпированные чиновники выворачивали ее карманы, пользуясь бессознательным состоянием. До развала СССР мои родители и бабушка работали, экономили буквально на всем и копили деньги на строительство нового дома. Сумма в середине восьмидесятых собралась подходящая, и они отправились по разным инстанциям согласовывать план. Вдруг из Москвы приходит директива: всю нашу улицу нужно снести, вместо частных домишек возвести машиностроительный завод и многоэтажные жилые дома для сотрудников. Причем сотрудники приедут откуда-то, а не будут наняты из числа местных. А выселенным полагается на выбор либо малюсенькая квартира без воды и туалета (все на улице), либо клочок земли на краю села, за кладбищем. Больше пяти лет тянулась нудная история: строить свой дом запрещали, но и не приступали к выселению и строительству завода. А потом все деньги обесценились, страна стала другой и, хоть затея с заводом заглохла, построить дом мы уже были не в состоянии. Оставалось только ностальгировать по тем временам, когда хлеб, мясо и другие необходимые продукты стоили копейки.
В начале девяносто шестого года обанкротился хлебозавод, на котором работала моя мама. И мы стали жить на папину зарплату водителя военизированной пожарной охраны. На зарплату, которая стала копеечной и которую задерживали по полгода. Я не знаю, как в то время выживали горожане, попавшие в такую же ситуацию. Мы, сельские жители, смогли выжить только благодаря овощам с огорода и курочкам, из косточек которых хозяйственная мама варила борщ, а из мяса – плов. Мои родители, воспитанные своими родителями в лучших традициях психологии неудачников, опирающиеся в своих действиях на совесть, жалость и ответственность, с развалом СССР остались не у дел. Как и где зарабатывать деньги, помимо зарплаты, они просто не знали, да и не догадывались, что деньги можно взять еще где-то. Вот и вышло, что мама, потеряв работу, осталась ни с чем, поскольку в селе и в хорошие времена выбор невелик, а в момент всеобщего хаоса и разрухи – подавно. А папе не осталось ничего, кроме как продолжать пахать в месте, утратившем престиж, финансирование и порядочных начальников.
В общем, все было очень плохо и в России, и в моем селе, и в моей жизни. А куртка-пальто стала неким катализатором, делающим мое существование в школе просто невыносимым. Но родители не могли купить мне новую одежду, и страдания мои росли день ото дня. Помню, как собирала по селу бутылки, мыла их и сдавала, чтобы купить тетрадки и учебники или хлеб. Находить бутылки в большом количестве мне помогала логика. Я понимала, что пьянствующие на улице люди обычно прячутся в закоулки, подворотни, тупики, подальше от милицейских глаз, и пьют они ночью. Поэтому я отправлялась собирать богатый урожай звенящего добра по утрам и чуть не плакала, когда мне попадались разбитые бутылки. Однажды я нашла десять чистеньких