Сошествие/Descensus. Александр Вулин
в клетке он счастлив, поскольку уверен, что она защищает его. Жизнь вне клетки – пугает и кажется невозможной. И так было всегда. Особенно здесь, на берегах Дрины.
Когда наступают времена, которые считают последними и кровавыми, тогда зелёная Дрина становится красной. Красная река несёт тела, а кто они по национальности определяют по одежде и по направлению откуда их несёт их мутный поток. Но чем дальше тащит их вода, ударяя о камни, тем меньше видно какому народу принадлежали эти жалкие останки. Одно ясно, что они когда-то были людьми. Людьми, которые ныне, мёртвые, сообщают живым, стоящим на берегу, что пришла война.
Красная Дрина перестаёт быть рекой: никто не рыбачит и не ест рыбу, пахнущую человеческой кровью, детям не позволяют купаться в реке, чтобы потом они не сошли с ума от кровавых кошмаров. Когда Дрина становится красной, каждый, в ком теплится хоть доля разума, знает, что зло пришло, раззявило пасть и неминуемо настигнет его. И тогда всяк разумный бежит. Бежит в свою клетку, возводя границы и закрываясь в них от зла. И так повторяется вновь и вновь, много раз. И зелёный поток вечно меняет кровавый. И разрушенные границы возникают снова. И всё повторяется на берегах реки, которая мало что помнит, зато люди, живущие на её берегах, не умеют забывать.
На выезде из города Жёлтый остановился у гостиницы Источник, и, взяв себя в руки (нелегко далось ему его, вызванное инфернальным страхом молчание) сообщил, что они прибыли на место. Двухэтажное здание придорожной гостиницы много раз перестраивалось, причём без участия архитекторов, без плана, а прихотливо и в зависимости от капризов часто меняющихся хозяев. Каждый новый хозяин менял и назначение гостиницы: то она была просто рестораном, то забегаловкой, то домом свиданий, а ныне стала местом, где в пакет услуг входили еда и женщины. Пресная еда и дешёвые женщины. Два больших тёмных зала представляли собой помещения, которые были обставлены с претензией на роскошь, впрочем прокуренная потёртая обивка кресел при дневном свете выглядела так жалко, что тяжёлые шторы не поднимались никогда, а тусклого света бра было достаточно, чтобы осветить немолодые тела усталых танцовщиц, которые сулили ночь дешёвых удовольствий в обмен на дорогостоящие желания.
Путники, собравшиеся в Заир, рассевшись по столам в случайном порядке, начали обедать, посматривая на трёх офицеров SFOR, которые тоже болтались здесь: им также полагался бесплатный обед в обмен на помощь и защиту. Болтая по-английски, с примесью нескольких заученных сербских слов, они вспоминали прошлую ночь и мастерство русских проституток, работающих в гостинице. Срджан и его товарищи на них не обращали внимание, хотя и морщились от тембра их лающей речи.
После обеда Срджана отозвали в сторону. Мрджан и Младжан было двинулись за ним, но Срджан короткой и быстрой улыбкой остановил их, проследовав за приглашающим его на этаж выше общего обеденного зала. Там оказался кабинет: тёмный, никогда не проветриваемый, пропитанный запахом мужского