Сошествие/Descensus. Александр Вулин
Он оказался совсем один на дне той ямы в которую загнал прежде всего сам себя, хотя и при поддержке злых времён и добрых людей. На дне ямы валялись сломанные мечты Срджана, в которые он когда-то играл, радуя Бога. Сейчас там, лежа среди радужных осколков себя, Срджан учился задавать вопросы и отвечать на них. Он снова и снова выводил себя на экзамен, пропуская через сито души и выделяя то, что даст ему силы не отступить перед бедой, не сломаться под гнётом ненависти или унижений. Он помнил, как ему говорили, что живыми в гроб не ложатся, что терпение и страдание абсолютно естественны, и они даются в жизни всем и избежать их невозможно. Срджан молился себе самому, поскольку забыл как это – молиться кому-то и надеяться на кого-то. Он молил себя, потому что не хотел подвести себя. Он пытался собрать хоть какую-то цельную вещь из валяющихся в яме души, осколков. Собрать и хоть как-то склеить.
К концу недели он нашёл в себе достаточно сил, чтобы начать собираться в дорогу. В большую дорожную сумку он сложил привычный багаж – носки, бельё, армейская рубашка, простреленная над правым плечом (тогда выстрел ушёл по касательной и не оставил после себя даже царапины, и с тех пор Срджан везде носил эту замызганную зелёную тряпку с собой как талисман). Он закинул в мешок ещё пару вещей и, хорошо подумав, взял с полки над кроватью несколько книг. Прежде всего – Крики со Змиянья Петра Кочича, земляка и родственника Срджана, несчастного местного гения, южнославянского мечтателя, который дождался осуществления своей мечты в белградском дурдоме, сгинув во мраке и одиночестве. Затем ещё любимые: Мастер и Маргарита Булгакова, Сто лет одиночества Маркеса, а ещё Стражилово Милоша Црнянского. Срджан знал, что там, куда он отправляется, он точно не будет их перечитывать, однако хотел иметь их при себе на дне рюкзака как твёрдое доказательство самому себе, что он всё ещё хозяин собственной души, поскольку давно уже перестал доказывать что-либо кому-то другому.
Среди книг он нашёл фотографию, которую давно не видел. На фотографии женщина лет двадцати. Длинные светлые волосы, разделены неровным пробором. Круглое улыбающееся лицо, высокий лоб без морщин, кожа чистая, как у младенца. Под высокими бровями карие, глубокие и печальные глаза, вздёрнутый нос, широкие чувственные губы. Сизая плетёная майка с небольшим вырезом, а на груди – золотой кулон в форме солнца. Когда-то, ещё до окончания факультета, Срджан на одной экскурсии, помнится, что это было на острове Корфу, познакомился с девушкой. На год его младше, красивая и стройная, с длинными руками и неуклюжими движениями. Она родилась в Нови-Саде, поэтому говорила медленно и певуче, словно поглаживая каждое слово. Была стыдлива и вежлива, как и город, в котором выросла, а горда и длиннонога, как её предки-боснийцы. Улыбаясь, оголяла белоснежные резцы, а розовые соски на никогда не видевших солнца грудях скрывала от всех, за исключением него. Её глаза отливали золотом, когда она мечтала. Она ходила неспешной походкой, а смеялась так, будто в мире не