Лечение водой. Евгений Москвин
будет только хуже… но может, все-таки нет? «Не могу заснуть – значит, взбодриться, взбодриться…» – лихорадка вдруг лихорадка не будет никакой бодрости – только ошалелый жаркий лед в голове? Как всегда! И провисание, кручение в голове и гортани… Он не сможет писать несколько часов… только сидеть, тупо смотреть перед собой… ждать, пока пройдет, пока станет лучше…
«Нет, если я не смогу делать рассказ, значит, надо спать. Если не смогу спать – надо делать, делать рассказ!.. Не могу. Значит… отдохнуть, а потом делать рассказ?…………………………………………………………………………………………….
Мой роман в журнале… как он там? Может, напечатают?»
Тент неизвестности – ничего не могу увидеть. А что если, что если…
И раз уж Уртицкий натянул этот тент – ни за что не уступит.
На кухне за окном – все небо затянуто плотными, бледно-серыми облаками.
«Да нет же, все будет хорошо!.. И…» — вспыхивают отголоски прошлых мыслей.
Колюче сощуренные глаза.
Так же, как мы говорим… все останется между нами. «Это плохо – она до сих пор общается с Меркаловым… а с другой стороны хорошо потому что она действительно действительно ничего не скажет… за это я могу не волноваться! И Левченко тоже ничего не скажет – могу не волноваться», – Костя вспоминает, как тот поклялся.
Полная надежность – да. Олин голос… надежный белый плащ, облегающий плечи…
«Это надежность. Облегающий белый плащ».
Я не любил девушек, с которыми встречался.
Он никогда так не откровенничал ни с одной. Как с Олей – вчера. «Я хотел бы переспать с ней? Возможно… Нет, я ищу отношений, настоящих…»
Он часто думает, что хочет переспать. А на самом деле, хочет влюбиться? «Да нет, с Олей я хочу только дружбы».
II
Он несет кофе в комнату, садится за стол перед выключенным компьютером, делает несколько глотков. Потом еще…
Козырек, козырек задвинули в мозг – будет нарастать, уплотняться. Изможденность – в каждой черточке лица. Не можешь улыбнуться.
«Опять не смогу ничего делать…»
Тут вдруг опять включается мотор, мотор: «Уртицкий Лобов совещаются, совещаются с Ирой – что она должна говорить мне… Ира передает Уртицкому все о чем мы говорим? Нет наверное в общих чертах – как «протекают отношения»…
И вдруг Костя еще вспоминает одну фразу Молдунова, которую тот бросил на выездном семинаре… лениво поморщившись и с самолюбованием:
– Понимаете… наш журнал завален первоклассной про-о-озой, – так напевно у него получилось. – У нас когда сейчас редколлегия – мы даже отклоняем самые стопроцентные тексты.
«Первоклассная проза… это не вроде ли повести про земноводное – что Уртицкий написал? У них в журнале полно таких гениев – которых надо поставить рядом с Чеховым и Астафьевым».
Костя чуть откидывается на стуле… но он напряжен – перед ним уже нарисовалась новая картина…
«Наверное, было именно так? Да, скорее всего…»
Он представляет, как Уртицкий