Корсары Тарновского. Дмитрий Павлов
потом открывает выставку на Арбате, а посетителей встречает в Георгиевском переулке. Похоже, старик тронулся умом во время ядерной бомбардировки и окончательно свихнулся, когда бежал через всю Сибирь. А вы предлагаете использовать его мемуары как руководство к действию.
– В книге Войнича указан ограниченный перечень адресов. Надо просто осмотреть их все.
– Чёрт! – не выдержал Тарновский. – Вы хоть представляете, каково это – лазить по руинам? По целому морю руин?
Кульбака смотрел на капитана наивными голубыми глазами. Он не представлял.
– И наконец, вся эта авантюра обойдётся в чёртову уйму денег. Они у вас есть?
– Меценаты нашего Общества очень богатые и очень религиозные люди, – ответил Кульбака. – Они готовы пожертвовать свой капитал… значительную его часть ради спасения христианских древностей. Деньги у нас есть.
Кульбака встал.
–Я жду вашего ответа в течение часа. Потом, – он трагически взмахнул пухлой ладошкой, – я полечу обратно во Владивосток, искать другого исполнителя.
– Что это за человек? – спросила Маша, когда Кульбака вышел.
– Мошенник и пустозвон, – ответил Тарновский. Он сцепил руки за головой, сладко потянувшись. – Подвижник и святой человек. Смотря с какой стороны посмотреть. Рассказать?
Маша кивнула и присела к столу, подперев кулаком пушистую щёку.
– Ну, слушай.
Кульбака был ровесником Тарновского. Он родился во Владивостоке, на острове Русском, в профессорской семье и без проблем поступил в университет. Кульбаку интересовала история, особенно история христианства. Уссурийский край скуден в этом отношении, ведь первые церкви появились в нём лишь во второй половине девятнадцатого века. Но Кульбака не отчаивался и в первый же свой полевой сезон откопал в городской черте Владивостока полусгнивший крест, объявив находку принадлежащей к эпохе хана Хубилая. Представьте: Русь ещё пребывала под ордынским игом, Марко Поло брёл через азиатские пустыни, а в бухте Золотой Рог (тогда ещё безымянной) кто-то уже справлял обедни и крестил детей. По крайней мере, Кульбака так утверждал. Православные общины пребывали в восторге от открытия молодого учёного, а христианнейшее Уссурийское казачество собиралось носить историка на руках. Университетская профессура мечтала линчевать Кульбаку. Чтоб не порол чушь или по крайней мере не делал этого публично.
После истории с «крестом эпохи Хубилая» присутствие опального историка в университете стало нежелательным. Кульбака решил эту проблему радикально: поступил в духовное училище. В Хабаровской епархии к порыву теперь уже бывшего учёного нести хорошее, доброе, вечное отнеслись с пониманием и загнали свежеиспечённого попа на Шантарские острова, где медведей и росомах обитало явно больше, чем прихожан. Единственная церковь архипелага скорее походила на бревенчатый сарай, к которому шутки ради приделали маковку с православным крестом, а природа вокруг была такова, что Синайская пустыня в сравнении с Шантарами