Корсары Тарновского. Дмитрий Павлов

      Тарновский почувствовал, как в душе сжимается ледяной ком. Смеяться больше не хотелось.

      – А как поживают твои родители?

      – Их убили, – ответил Артём, ещё не подозревая, что наговорил достаточно, чтобы Тарновский вынес ему смертный приговор. – Я последний из рода.

      – Последний из рода, говоришь, – капитан встал и распахнул окошко.

      Свежий ветер с запахом водорослей дохнул в лицо, вернул способность мыслить рационально. Надо же такому случиться – принять кровника в собственный экипаж! И жить с ним бок о бок, просыпаться от ночных кошмаров, не зная, что враг рядом. Достаточно лишь протянуть руку… и убить! Что это, случай? Или норны, ткущие нить судьбы, решили позабавиться? Теперь Цепов никуда не денется. Осталось только решить, как расправиться с ним подальше от людских глаз. Как здорово, что радист подошёл со своим дурацким предложением искать каталог в таёжном посёлке. В тайге с ним многое может приключиться.

      Тарновский подумал: а не отправиться ли ему вместе с радистом, чтобы самолично совершить расправу? Нет, так не пойдёт. Если Артём исчезнет, найдутся люди, которые сложат дважды два, сопоставят факты из биографий Тарновского и Цепова, предъявят обвинение. Разумней отправить с Цеповым надёжного человека, который пребывает в неоплатном долгу перед ним, капитаном Тарновским.

      – Свободен, – резко бросил капитан и, вовремя спохватившись, добавил мягче: – А я пойду искать Кульбаку. Упаду ему в ножки и скажу, что на всё согласен. Главное, чтоб он задаток не зажал, чёртово отродье.

      Возле самолёта-амфибии никого не было. Тарновский заглянул в люк и обнаружил лётчика, дремлющего на оленьей шкуре, брошенной в проходе между креслами. Разбуженный авиатор долго не мог сообразить, чего от него хотят. Где Кульбака, он не знал. Рыбаки, возившиеся с сетями на пляже, указали на древнее кирпичное здание с надписью «Дальпотребсоюз» на фронтоне. В кооперативном магазине продавалось всё, что угодно душе уссурийского пейзанина: от кастрюль и сапог до ружей. На полках громоздились ряды консервных банок, коробки с гвоздями, инструменты, краски. В воздухе мешались запахи бакалеи и керосина. Перед прилавком кооператоры устроили что-то вроде бара. Два мрачных мужика наливались пивом за одним столом, за другим сидел Кульбака с гитарой в руках, напевая трагическим баритоном переложенные на музыку стихи Есенина: