Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник). Алексей Самойлов
становится с каждым прожитым тобой годом все серьезнее, как под грузом лет сохранить веру в подлинность игры, потребность в игре, стремление к игре и способность ей время от времени полностью отдаваться, выходить из нее освеженным и готовым к дальнейшим поискам?..
Невольник чести
Артист
Борис Спасский написал эссе, опыт самоанализа «Голый король» и спрятал его в дальний ящик письменного сто ла. С самого начала работы над мемуарами дал себе окорот: пишу, но при жизни не печатаю.
Литературных амбиций, впрочем, у него никогда не было – ни в студенческие годы, когда мы вместе учились на отделении журналистики филологического факультета Ленинградского университета, ни позже, во времена его профессиональной карьеры, ни сейчас, когда он написал «Голого короля», когда у не го в работе главы о Пауле Кересе, Михаиле Ботвиннике, Федоре Богатырчуке…
Амбиций нет. Это не значит, что нет амуниции. В состав ленных для себя, для «внутреннего употребления» характери стиках очередных матчевых соперников – Михаила Таля, Виктора Корчного, Тиграна Петросяна, Роберта Фишера – он предстает не логиком-математиком, а художником-психоло гом, чувствующим характеры, пристрастия, слабины партне ра (персонажа), ищущим, где у того створки раковины закры ваются, чтобы их приоткрыть. Он артистичен, у него дар имитатора, пересмешника, он мог бы зарабатывать на жизнь на манер Ираклия Ан дроникова с устными рассказами с эстрады или на телевидении, если бы Бог не дал ему страшной силы шахматный талант: по авторитетному мнению Михаила Ботвин ника, самые крупные природные шахматные дарования были у Капабланки и Спас ского; одним из величайших природных талантов в истории шахмат назвал Спас ского Гарри Каспаров.
Своим чувствовал себя Борис Спасский в артистических компаниях, взаимная сим патия связывала его с Иннокентием Смоктуновским, Юрием Никулиным, Владимиром Высоцким. Он дружил с Николаем Рыбниковым и с Анатолием Ромашиным, лучшим отечественным актером считал Евгения Евстигнеева, поклонялся Жану Габену, естественно му, как сама жизнь, восторгался искусством Александра Вертинского, бого творил и боготворит Федора Шаляпина.
Очень жалею, что он не сыграл Остапа Бендера: кинопроба была изумительна, но рога трубили – другая игра звала; искать и отстаивать свою правду в своей игре, в сво ем искусстве стало делом его жизни.
Игра и правда в жизни подлинного артиста – и на театральных подмостках, и на экране, и на шахматной сцене – перемешаны в одном, адской крепости, составе. Игра и правда не могут не быть перемешаны в настоящем искусстве. Но нельзя – смертель но опасно – спутать игру и жизнь, отождествить их – это кончается печально, как окон чилась жизнь набоковского Лужина: «и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул в рот стремительный ледяной воздух, он увидел, какая именно вечность