Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник). Алексей Самойлов
боялся, но сражался и побеждал.
Недавно, встретившись с Александром Исаевичем Солженицыным, Спасский пре поднес ему в дар шахматную книгу с надписью: «От благодарного бодателя дуба». В годы идеологической травли Солженицына десятый шахматный чемпион мира пользовался любой возможностью – будь то партийно-хозяйственный актив Ново сибирской области, или встреча с шахтерами в одном из городов Донбасса, или лекция для ученых Дубны – чтобы рассказать об одном из своих любимых русских писателей Солженицыне, о его взглядах на историю России…
Надо ли говорить, что ни при каких обстоятельствах Спасский не подписывал коллективных писем-обличений.
Никогда не слышал от антикоммуниста Спасского, что он готов взойти на костер или плаху за свои убеждения. А вот защищая близкого ему по духу человека, готов был, по собственному признанию, и на плаху, как в 68‑м, когда наши шахматные вожди готовились расправиться с Паулем Кересом за моральную поддержку чешского гроссмейстера Людека Пахмана после советской оккупации Чехословакии. Спасский, далекий от дворцовых интриг, вынужден был поучаствовать в снятии с поста главы советских шахмат Серова, намеревавшегося сурово наказать Кереса.
Пушкин определяет игрока как человека, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого. (Желающие могут проверить по «Пиковой даме», эпиграф к четвертой главе.) Профессиональный игрок с одиннадцати лет (именно в этом возрасте государство положило стипендию мальчику редкого таланта, и он стал главным кормильцем семьи, состоявшей из мамы Екатерины Петровны, старшего брата Жоры и младшей сестры Иры), попытавшийся, став чемпионом мира, создать первый у нас в стране шахматный профсоюз (из этой затеи ничего не вышло), считавший своим долгом защищать и защищавший всех, кого преследовали власти – и Кереса, и Корчного, и Геллера, и Пахмана, полагавший долгом шахматного короля объединять людей разных рас, убеждений, вероисповеданий и даже страны с разными политическими системами, Борис Спасский, внук и правнук русских священников, не мог заставить себя быть лояльным к своей стране, попиравшей нравственные правила и установления. Это создавало страшное душевное нестроение, порождало сильный внутренний разлад. Вот почему три года своего чемпионства – с 1969‑го по 1972‑й – он называет самыми горестными в жизни. Вот почему считает себя как шахматного монарха несчастной фигурой – «голым королем».
Голый король? Я назвал бы его стеклянным королем.
У американцев есть такое выражение – «стеклянный парень», его применяли перед Рейкьявиком к Роберту Фишеру – хрупкому, казалось, как стекло, впечатлительному, неуравновешенному в отличие от Бориса Спасского, представавшего образцом выдержки, спокойствия, корректности, доброжелательности, универсальная игра которого была прежде всего гармонична – недаром сербы называли его «шаховский Пушкин».
Невольник чести, раб своей репутации